Передо мной две книги – «Золото в снарядном ящике» и «Сказание об «Отрадном»». Автор – Никита Трофимов. Впрочем, правильнее сказать, капитан 1 ранга Никита Александрович Трофимов. На мой взгляд, такой акцент не просто немаловажен, а необходим.

Почему? Потому, что писать о море и Флоте может если не моряк-профессионал, то обязательно – литератор, самым непосредственным образом связанный с моряцким делом и флотской службой. Возможно, я не прав, но это – особая сфера деятельности и жизни. Это как картины Алексея Архиповича Леонова – так писать может только человек, побывавший в космосе. Как-то проявить себя в маринистике, на мой взгляд, может только тот, «кто видел море наяву, а не на конфетном фантике». Тем более, если речь идёт о Командире Корабля. Случай, к слову, нечастый.

Кстати, в этой связи есть примеры и более показательные. Скажем, хорошо известный в Севастополе и на Флоте уверенно идущий к своему 100-летию контр-адмирал Евгений Андреевич Кобцев, первый заместитель командира Средиземноморской эскадры по ЭМЧ (назначен в 1967 г.), как говорится, в «одном стакане» соединил несоединимое: он – адмирал, инженер-механик и поэт. Тем не менее, и командиры боевых кораблей умеют иногда «впихнуть невпихуемое» – многие из них, не избавляясь от металлических ноток в голосе, остаются романтиками с добрым сердцем и тонкой, чувственной, а порой и изящной натурой.

Первая книга автора «Золото в снарядном ящике» вышла в Питере в 2020 году. В книгу были включены рассказы Никиты Трофимова – командира корабля о службе в Военно-Морском Флоте во времена СССР. Она – о многих интересных людях, с которыми офицер служил на Краснознамённом Северном флоте. Перед читателем раскрываются страницы флотской истории, корабельной организации и быта, особенных человеческих отношений, без которых Флот невозможен. Конечно, служба на флоте невозможна без юмора, что подтверждает автор своим повествованием. Искромётный юмор в одних рассказах сменяется размышлениями и глубокими переживаниями в других…

Как водится, за первой книгой последовала вторая – «Сказание об «Отрадном»». Тут уж проявил свою истинность принцип, лежащий в основе серьёзного писательского дела. Как говорил Валентин Пикуль, характеризуя работу литератора, это – «сладкая каторга». Дело тяжёлое, но увлекательное, бросить которое у многих просто не получается. Так и у Никиты Трофимова, после службы занимающегося довольно серьёзными вопросами.

Вторая книга – о «корабельном железе», его духе и душе, которые формируются моряками, вдыхающими в него жизнь. О традициях и преемственности поколений. О памяти и воздании должного тем, кто прокладывал наши жизненные курсы и вёл по фарватерам, минуя скалы и мели…

Конечно, о любой книге рассказывать непросто, Да, это зачастую и не нужно – вещь неблагодарная, ведь книги нужно читать, чтобы их оценивать. Скажу лишь одно: так, как пишет Никита Трофимов, не напишет никто. О подобном, конечно, пишут. Но так – нет. Узнаваемый авторский стиль, богатый язык, пропитанный морской составляющей, добрая основа повествования делают его тексты «Трофимовскими». Автор – состоявшийся писатель, хотя и без членства в Союзе писателей. Пока…

Он – писатель-маринист, рассказывающий не просто интересно, а поучительно, в том числе и с точки зрения прагматики флотской службы, начиная от употребления (исключительно к месту) специфической терминологии и заканчивая ненавязчивым, необходимым показом нюансов корабельной организации. Тем  его труд отличен и примечателен. Потому он уже востребован, а новая книга (уверен, она будет!) ожидаема благодарными читателями.

Успехов, Автор! Хорошей и результативной работы!

С уважением,

Сергей Горбачев,

председатель Союза журналистов Севастополя, член Союза писателей России, капитан 1 ранга

Из первой книги Никиты Трофимова. Здесь – о жизни, о флоте вроде бы немного. На самом деле – и о нём.

Размышления на тему воспитания, музыки, о шведской девочке и ювенальной юстиции

Вспомнил на тему воспитания и образования. По поводу этой самой Греты, не дай Бог, Тунберг!

Мама моя, Светлана Петровна, была изумительным, добрым, солнечным и светлым человеком! Это не только моё мнение. Так скажет каждый, кто знал её или хотя бы раз поговорил с ней более 5 минут. Не хочу углубляться в генеалогическое древо, но должен сказать, что родилась она в достойной семье и получила классическое блестящее рабоче-крестьянское советское образование, великолепно разговаривала на английском и французском языках, могла вслепую печатать на машинке на русском языке, если ей в режиме нормального разговора говорили текст на английском, и наоборот! С 16 лет работала секретарём военно-морского отдела посольства СССР в г. Вашингтоне, страна Пиндостания (с 1942 по 1946 годы). Все учебные заведения окончила с золотой медалью, замечательно играла на фортепиано, и ей, естественно, очень хотелось передать свои таланты своим детям. И если все считали Светочку нежнейшим-добрейшим человеком, то в семье Светлана Петровна была тот ещё Сатрап! Я бы даже сказал – Деспот!

Учиться все должны были только на отлично, музыка – в обязательном порядке, иностранный язык – как само собой разумеющееся. Мне повезло – я был третьим ребёнком в семье, к тому же – долгожданным наследником, и у меня были две сестры – Юлия и Стэлла. Поэтому у мамы было поле деятельности уже до моего появления на свет, и все свои экзерсисы она предварительно отрабатывала сначала на Юле, а потом на Стэлле.

Сразу же после своего рождения я стал внимательно наблюдать за процессом воспитания своих старших сестёр, и мне всё это явно не нравилось. Видимо, из-за этого у меня резко начал портиться характер – по позднейшим воспоминаниям моих сестёр, я был ещё тем гадом! Безмятежное детство, прерываемое иногда порками по голой заднице (за заслуги, не спорю, тут мама без причины не наказывала), катастрофически быстро заканчивалось, и я с ужасом ожидал неминуемого поступления в школу, где надо будет учиться только на отлично, и, просто кошмар какой-то, – обязательного поступления в музыкальную школу! В школу меня засунули специализированную – с углублённым изучением и преподаванием ряда предметов на английском языке, где прекрасные педагоги безуспешно пытались научить меня этому самому языку, который я ненавидел. Особенно после того, как мама стала меня заставлять читать «Остров сокровищ» Стивенсона в оригинале, который она привезла из США (а это значило, что вместо покатушек на велосипеде и приятного общения с такими же бестолочами, как и я, мне надо было составлять словарь незнакомых слов по каждой странице с обязательной проверкой мамой в вечернее время).

Со скоростью скорого поезда приближался третий класс, который мама назначила рубежным для поступления в музыкалку. При всём своём сатрапизме мама была ещё и демократичным человеком – она предоставила мне право ВЫБОРА ИНСТРУМЕНТА! Гитара была сразу с негодованием отвергнута – ты же, мол, не шпана какая-нибудь из подворотни! Пианино категорически отверг я – гаммы, которые мама заставляла Стэллку играть до одурения, до сих пор вызывают во мне чувство бесконечной тоски. Дабы оттянуть время, я сказал, что согласен играть на аккордеоне, которого у нас, естественно, не было, втайне надеясь, что его не купят. Но я неправильно оценил мамину решимость – незамедлительно через «задний крыльцо, через товаровед» был приобретён великолепный немецкий, сияющий перламутром и хромом, различными ценными породами дерева АККОРДЕОНИЩЕ за совершенно баснословные деньги.

Делать было нечего – взвалив на плечи футляр с драгоценным инструментом, я пошёл на свою Голгофу. Как же я ненавидел арпеджио, сольфеджио, ноты и музыку в целом! Но мама с точностью и пунктуальностью чисто немецкой, как ефрейтор германской армии, лично конвоировала меня в музыкалку и обратно, и выйти во двор, не исполнив положенное количество раз всё домашнее задание, я не мог. Подобная политика принесла свои плоды – меня заставили на каком-то конкурсе играть польку Кабалевского (до сих пор зубы сводит при звуках её!). К маминому восторгу, я занял первое место и получил какой-то приз.

Когда мы вернулись домой, сияющая мама кинулась, не снимая пальто, к телефону, и вот уже понеслись во все концы Севастополя мамины рассказы о «безумно – ну просто безумно талантливом мальчике, которому все – ну, буквально все-все! – педагоги обещают блестящее музыкальное будущее!». Мамочка, родная моя, каким же восторженным человеком ты была! Я же пребывал в состоянии полного отчаяния – неотвратимость постоянного терзания мехов проклятого инструмента вырисовывалась передо мной абсолютно реально! И тогда, с решимостью приговорённого к гильотинированию, я вытащил из футляра своё сияющее чудо, взвалил его на плечо и вышел на балкон. Последний раз взглянув на изумительную красоту, я поднял его над головой, зажмурился и заранее подвывая от ужаса предстоящего, размахнулся и бросил аккордеон с высоты третьего этажа (четвёртого, если считать с цоколем) на асфальтированную дорожку, идущую вдоль дома! Через мгновение раздался звук, совершенно неописуемый! А когда я открыл глаза, на тротуаре валялись только изорванные меха – всё остальное в мгновение ока разобрала стая невесть откуда налетевших пацанов. Ни одной перламутровой пластиночки, ни одной блестящей кнопочки или клавиши! Не было даже ремней!

Когда я без аккордеона вернулся с балкона, мама всё ещё продолжала вещать про своего ненаглядного сыночка кому-то из знакомых. Но что-то её заставило более внимательно посмотреть на меня, взгляд её начал стекленеть, она положила трубку и пронеслась мимо меня на балкон.

– Гадёныш, ну я тебе сейчас покажу! – кричала мама, влетая обратно в комнату.

Я прекрасно понимал, что мне в этом случае может показать мама, а посему занял тактически выгодную позицию – чтобы между мной и мамой всегда был большой обеденный стол. Невесть откуда в руках мамы появился ремень, и мы начали свой забег вокруг стола! Не помню, на каком круге я умудрился оторваться и влететь в свою комнату, мгновенно задвинув шпингалет двери.

Сразу же дверь стала дрожать под ударами маминого тела. Я быстро сдвинул кресло, тахту и надёжно забаррикадировал вход в комнату.

– Открывай, гадёныш! Открывай! – визжала мама на ультразвуке.

Я же принял решение просто молчать – а что ещё я мог сделать? Через пару минут мама иссякла и рванула обратно к телефону.

– Алек! – услышал я рёв мамы. – Этот негодяй, этот твой гадёныш…!

Мама захлёбывалась от эмоций.

– Немедленно приезжай! – мама бросила трубку.

Алек – это мой папа, командир эскадры, контр-адмирал – имел вполне понятную для военачальника привычку задерживаться на службе допоздна, но, получив истеричное приказание, немедленно выдвинулся на служебной «Волге» домой.

Что творилось в моей душе – передать невозможно! Папа был для меня самым любимым и прекрасным человеком в мире!

И вот повернулся ключ в замочной скважине двери, и в квартиру влетел папа. Мама накинулась на него с воплями и визгами, потрясала кулачками, била руками по двери моей комнаты и топала ножками. В общем, она всё рассказала про «исчадие ада», запершееся в своей комнате!

И тут случилось то, чего я не мог ожидать, – папа стал смеяться! Нет, он стал ржать навзрыд! У мамы при этом случился новый приступ истерики.

Вдоволь насмеявшись, папа коротко сказал:

– Открой дверь!

Что я незамедлительно исполнил.

Мама, смутно уже о чём-то догадываясь, выдала:

– Алек, если ты его не выпорешь, я наложу на себя руки!

Под угрозой таких ужасных санкций, папа закрыл дверь перед маминым носом, посмотрел на меня и три раза несильно хлопнул меня ремнём пониже спины. Потом обнял меня и сказал:

– Молодец, мужской поступок! Но не расстраивай больше маму, хорошо?

И я пообещал. Больше меня никогда к музыке не принуждали. А когда мне самому захотелось, двадцать лет спустя, я научился играть на гитаре, сочинять незатейливые мелодии и писать к ним тексты. Некоторым нравилось – даже переписывали. А один раз даже слышал одну свою песню, но уже чужим голосом по трансляции верхней палубы нашего танкера в Средиземном море на боевой службе. Но это уже совсем другая история!

А вы говорите – Грета Тунберг, Грета Тунберг! Воспитывать надо было, а не ювеналить…