Под Сталинградом немцы называют их «Рус — фанер». Сначала , придумав это название, немцы относились к « рус- фанер» иронически. Что это за деревянная авиация с полотняными плоскостями? Что за скорость ─ от 100 до 150 км в час? Что это за звук моторов, похожий на едущую по плохой дороге мотоциклетке? Наконец, что это за странная идея─  при помощи таких ветхозаветных аппаратах бомбить немецкие войска, пытаться нарушить их покой?

Именно в те времена их окрестили ироническим именем «рус ─ фанер». Но русские упрямый народ и, если им однажды пришла хорошая идея, они рано или поздно осуществят её с поистине  русским размахом.  Ни одной ночи ни на одном участке передовых позиций немцы не могут провести спокойно: всю ночь «капают» вниз бомбы.

К. Симонов. «Красная звезда». 9 октября 1942 г.

ШТУРМАН АВИАЦИИ

— Вот так я пережила одну из счастливых минут своей жизни, — вспоминала  Полина Владимировна Гельман. Высокое звание присвоено за участие в освобождении Крыма и Севастополя.

Оказавшись однажды в командировке  в  конце 90-х  годов  в Москве, я позвонил тогда  знаменитой летчице. В  прошедшем году   ей исполнилось 85 лет. Годы не располагали к длительному разговору. Выяснив, что мы не родственники, поблагодарив, за поздравительную  телеграмму  и подарок к её юбилею  от севастопольского городского руководства,  Полина Владимировна поведала об основных вехах биографии, своего боевого пути.

Рассказывает Полина Владимировна Гельман:

…Воскресенье 22 июня 1941 года выдалось солнечным и безоблачным. В понедельник у нас, третьекурсников истфака МГУ им. Ломоносова, предстоял последний экзамен. Но в полдень прозвучало — «война!». Через пару часов в университете на Моховой и студенты, и маститые профессора записывались в народное ополчение.

Наутро мы двинулись в военкоматы, но девушкам там отвечали: «Война — не женское дело. Учитесь».

В начале октября 1941 года студенты московских вузов рыли противотанковые рвы на подступах к Москве по Белорусской дороге. Кто-то принес новость: в ЦК комсомола набирают девушек в авиационные части. С Белорусского вокзала побежала в МГУ за направлением, но опоздала. Дежурная Ирина Ракобольская закончила свою вахту, а мне посоветовала идти в ЦК без направления. А потом мы всю войну служили в одном полку, где она была начальником штаба.

16 октября 1941 года, когда немецкие войска вплотную подошли к столице, нас срочно погрузили в один эшелон с командованием военно-воздушных сил. Женской авиачасти выделили несколько теплушек. Моих подруг по университету из мехмата и физфака зачислили в штурманскую группу. Студенток гуманитарных факультетов планировали направить в службы по обеспечению полетов.

Эшелон двигался в город Энгельс в школу военных летчиков.Все время в пути меня заботило одно: как попасть в группу штурманов. Решила обратиться к командиру нашей авиагруппы Герою Советского Союза майору М.М.Расковой.

— Знаю, Гельман, что ты историк, — отвечала Раскова, — математику и физику не учила. А штурману без этого не обойтись. Пока будешь укладчиком парашютов. Вот когда подрастешь… — Раскова улыбнулась.

А врачам летной школы и в голову не пришло измерять мой рост, меня признали годной к летной работе, и зачислили в штурманскую группу.

В течение нескольких месяцев нам пришлось освоить программу трехгодичных летных школ того времени. После 12-13 часов аудиторных занятий курсанты шли еще на самоподготовку. А мы, штурманы, по утрам поднимались за час до общего подъема, позаниматься «морзянкой», «постукать» на телеграфном ключе.

Практический опыт и навыки предстояло набирать в ходе боевых действий с весны 1942 года в действующей армии.

НОЧНЫЕ КОЛДУНЬИ

На фронте в течение трех лет я служила штурманом в женском бомбардировочном авиаполку, к концу войны — в легендарном дважды орденоносном 46-м Гвардейском Таманском. За это время довелось совершить сотни боевых вылетов. На боевые задания мы летали ночью на небольшом тихоходном самолете У-2. Его каркас состоял из деревянных планок, обшитых фанерой и перкалью, пропитанной эмалитом — веществом, которое придавало ткани прочность, но, к сожалению, легко воспламенялось. Плексигласовые козырьки открытых кабин не защищали экипаж от пуль и снарядов, не прикрывали от непогоды. Немцы так и называли этот самолет — «рус-фанер». Когда мы увидели эту «боевую технику», нас охватило чувство разочарования. В Энгельской школе военных летчиков мы изучали современные по тому времени самолеты и навигационное оборудование. А на летном поле перед нами стояли так знакомые еще с аэроклубовских времен учебные У-2 с той же примитивной аппаратурой. Зато под фюзеляжем появились бомбодержатели, а в кабинах бомбосбрасыватели. Да еще за кабиной штурмана был прилажен пулемет «шкас».

А  мы рвались в бой с фашистами и готовы были лететь на чем угодно. Недаром вскоре немцы прозвали нас «ночными ведьмами». Противник признавал, что наш скромный небесный тихоход способен наносить ему ощутимый урон.

Из воспоминаний Раисы Ароновой:

…«Ночные ведьмы» — это прозвище мы получили от немцев на Северном Кавказе. И, надо думать, — не зря. Чтобы удостоиться такой чести (говорю без кавычек, потому что считаю за честь услышать от врага такие слова), каждая летчица сделала к тому времени более двухсот боевых вылетов, а полк записал на свой «лицевой счет» уничтоженные склады боеприпасов и горючего, разрушенные переправы, разбитые эшелоны, автомашины, зенитные прожекторы. Но основная заслуга наших тихоходов, пожалуй, и не в этом. Мы всеми ночами висели над головой противника, держали его в напряжении и страхе…И только галантные французские летчики из полка «Нормандия-Неман» называли нас «ночные колдуньи».

Ночные бомбардировщики так досаждали немцам, что они перебросили с Запада свои ночные истребители. Поднимаясь в воздух,  как только прожектора ловилиУ-2, немецкие пилоты  бросались на них. Пулеметной  очереди было достаточно, чтобы беззащитный  самолет. В одну из ночей полк потерял четыре экипажа: восемь  пилотов и штурманов, все молодые девчонки.

В ПОРОХОВОЙ БОЧКЕ

В последние дни мая 1942 г. мы прибыли в действующую армию. 218-я авиадивизия, в состав которой был зачислен наш полк, понесла урон в предыдущих боях. Ее командир полковник Д.Д.Попов и комиссар полковник А.С.Горбунов с нетерпением ожидали пополнение. Но, узнав, что к ним летит полк на У-2, да еще женский, они совсем приуныли.

Вводить нас в бой для страховки решили постепенно: сначала экипаж командира полка, затем командиров эскадрилий, звеньев и, наконец, всех остальных.Через год полковник Д.Д.Попов, вручая нам в числе первых в авиации гвардейское знамя, рассказал: «Мы старались для начала подобрать вам наименее укрепленные цели, боялись как бы вы не расплакались при первых неудачах».

Но на войне и в небе тесно. В первую же ночь мы потеряли экипаж командира эскадрильи Любы Ольховской и штурмана Веры Тарасовой. А ранним утром вооруженцы, подвешивая бомбы к нашим самолетам, начертили на них мелом: «За Любу!», «За Веру!» С тех пор до самого Дня Победы мы писали на бомбах имена погибавших боевых подруг.

А война — это тяжкий изнурительный труд. В авиации боевые вылеты и официально назывались боевой работой. Выходили рабочие экипажи на старт ночью, когда только темнота позволяла нам укрыться от огня противника.

Любой боевой вылет на войне — это поединок со смертью. А вылет на По-2 с точки зрения технических средств был неравным поединком и требовал огромных физических сил и нервной энергии. Загруженный горючим и бомбами (мелкие осветительные и зажигательные бомбы мы брали в кабины и бросали вручную), По-2 превращался в буквальном смысле в «пороховую бочку». Любой осколок или пуля часто грозили не только пробоиной, но и взрывом. Маломощный мотор в 100 лошадиных сил не позволял при полной бомбовой нагрузке развивать скорость выше 100 км в час. На такой тихоходной «пороховой бочке» приходилось делать по пять, десять, а в длинные осенние и зимние ночи и больше вылетов за линию фронта.

ФРОНТОВАЯ ДРУЖБА

На всю жизнь сроднила наш многонациональный коллектив  фронтовая дружба. И до сих пор согревает и поддерживает тех из нас, кто пережил войну и уцелел в вихре последующих жизненных бурь. Каждая из моих боевых подруг достойна самых добрых слов на празднике  Победы.Они прибыли добровольцами на фронт и в течение трех лет выполняли напряженную, смертельно опасную боевую работу.

Я пришла в полк вместе со своей самой близкой подругой — белорусской девушкой Галей Докутович. Наша дружба началась в 1933 году и длилась до того момента (31 июля 1943 года), когда Галя сгорела над целью вместе с самолетом. Ей не было еще 23-х.

Экипажи наши состояли из пилота, штурмана и наземного технического состава. Первым моим командиром экипажа была веселая украинка Дуся Носаль, одна из лучших пилотов в полку. Жизнерадостность и лихость сочетались у Дуси с высоким чувством ответственности. Вскоре ее назначили заместителем командира эскадрильи.

23 апреля 1943 года гвардии младший лейтенант Евдокия Носаль была сбита над Новороссийском очередью с вражеского истребителя. Звание Героя Советского Союза ей было присвоено посмертно. Она первая из женщин-летчиц удостоилась  этого звания в годы Великой Отечественной войны.Затем я летала с замечательной летчицей волевой татаркой Магубой Сыртлановой.

Поражали ее выдержка и самообладание в полете и на земле. В числе самых отважных и умелых была удостоена звания Героя Советского Союза.Заканчивала я войну в экипаже Раисы Ермолаевны Ароновой — русской летчицы. Рая была прекрасным летчиком, не терялась в опасной ситуации, в лучах прожекторов, в обстреле. Сначала штурманом, а затем пилотом она совершила 960 боевых вылетов.

Нам с Раей одним Указом было присвоено звание Героя  Советского Союза.

Из воспоминаний  Полины Гельман:

…Моим первым потрясением были бои при отступлении к предгорьям Кавказа. Мы бомбили наступающие по дорогам танковые колонны противника, а под нами горела Сальская степь: урожай подожгли, чтобы не оставить врагу. В те горькие ночи лета 1942   г. наша житница была золотой от огня. И слезы сами собой навертывались на глаза.Как-то тихой южной ночью 1943  г . мы с Раей Ароновой летели над территорией Кубани, занятой нашими войсками. До линии фронта было еще далеко, и мы несколько расслабились. Вдруг нас встряхнуло и оглушило воздушным вихрем и ревом искрящихся моторов. Над нами встречным курсом лоб в лоб пролетел четырехмоторный немецкий бомбардировщик. Очевидно, он летел на бомбометание, по нашим объектам. Но пронесло.

Поздней осенью 1943 года на берегу Керченского пролива в окруженном горами рыбацком поселке Эльтиген высадился десант нашей морской пехоты. Гитлеровцы блокировали его со всех сторон, направляя вдоль берега торпедные катера.

Ждать помощи десантники могли только с воздуха.Но погода практически была нелетной. Над проливом нависали низкие облака, освещенные сверху луной. И самолет просматривался на их фоне, как на экране. Пулеметная очередь с катеров в любой момент могла сбить его в море.

В туманной дымке с трудом отыскивался пятачок школьного двора, где окопались десантники. Туда под боковым огнем с окружающих высот приходилось сбрасывать с бомбодержателей мешки с боеприпасами, продовольствием и медикаментами.

Так длилось почти месяц.Много лет спустя бывший командир десанта Герой Советского Союза генерал-майор Василий Федорович Гладков писал в своей книге «Десант на Эльтиген»: «…Громкоговорители из вражеских окопов кричали: «Вы обречены… Вы в блокаде… Приходите к нам завтракать… Никто вам не поможет…»А нам помогли «ночные ведьмы» — летчицы 46-го Гвардейского Таманского ночного легкобомбардировочного авиаполка. Так их прозвали фрицы… Немцев они бесили. А для нас, десантников в Эльтигене, они были самыми дорогими родными сестрами».

В НЕБЕ СЕВАСТОПОЛЯ

Каждый раз, когда в Москве гремят салюты, мне вспоминается первый увиденный мной победный салют. В мае 1944 года шли решающие бои за освобождение Севастополя. Ночная авиация наносила массированные удары. Небо было насыщено самолетами в несколько ярусов. Сверху тяжелые бомбардировщики, а в самом низу наши тихоходные По-2. Со всех сторон рвались снаряды; сверху падали бомбы и ракеты, снизу — зенитный огонь. А нам с Раей Ароновой задача — работать в таком аду по максимуму. Тут как назло мотор нашего самолета выработал свой ресурс, не хватало мощности, чтобы с бомбовой нагрузкой преодолеть в сущности невысокие крымские горы на пути от места базирования полка в районе города Саки к цели — аэродрому в районе Балаклавы. Мы с Раей, опасаясь, как бы нас не отстранили от полетов и от участия в освобождении Севастополя, не доложили начальству, что с бомбами не набираем нужной высоты.

Как-то, возвращаясь на рассвете с боевого задания, заметили не очень широкую седловину в горах. Ночи в мае были достаточно светлые. Мы стали летать по «своей тропинке», но с риском столкнуться с горой.

А перевалив через седловину, мы на своем моторе «ползали» над целью ниже всех, опасаясь быть подбитыми осколками собственных бомб. К счастью, все обошлось благополучно. Из тех полетов многие самолеты возвращались с пробоинами. Поэтому о наших «приключениях в горах» никто не узнал.

Последней целью в Крыму был мыс Херсонес, где скопились остатки выбитых нами из Севастополя оккупантов.Уже подлетая к цели, мы были ошеломлены грохотом, перекрывающим шум мотора. Воздух над Севастополем сверкал и светился от разрывов снарядов, трассирующих пуль, ракет и лучей прожекторов. Когда оторопь прошла, мы поняли, что это моряки и армейцы салютуют в честь освобождения Севастополя и Крыма. Мы немедленно присоединились к салюту, выстрелив из бортовой ракетницы несколько цветных ракет.

Из воспоминаний Раисы Ароновой:

…Мотор пыхтит, надрывается. Извини, что на старости лет заставляем тебя выполнять непосильную работу. Ничего не поделаешь — война. Наше цель — Балаклава — лежит по ту сторону Крымских гор. В этом месте они невысокие, но для нас сейчас неприступны.

Назад нельзя: с таким грузом садиться рискованно.Полина вдруг вспомнила: вчера, возвращаясь домой уже на рассвете и боясь быть замеченными на фоне светлеющего неба, мы снизились к глубокой седловине и прошмыгнули через нее.

То, что легко удалось утром, оказалось очень трудным ночью. Еле-еле нашли эту седловину и, поминая всех святых, начали миновать опасный перевал…

Когда горы остались позади, перед нами открылась широкая панорама морского берега и обычная в районе цели картина — «березовая роща» из прожекторов, зенитный огонь. Мимо пронесся снаряд и взорвался прямо над нами, снизу открыли сильный огонь — немцы не жалели теперь боеприпасов: с собой не увезешь! Но мы все-таки добрались до своей цели и сбросили на вражеский аэродром все 300 килограммов бомб. Кажется, вместе с нами и самолет сказал: «Ух!» и сразу полез вверх. В последние, решающие дни боев за Севастополь крымское небо было до предела забито самолетами. Наша авиация господствовала в воздухе, висела над противником днем и ночью. В это время впервые вошли в практику массированные ночные удары. Вверху, на высоте 3-4 тысяч метров, — тяжелые бомбардировщики, а внизу — мы, легкие, тихоходные По-2.

Противовоздушная оборона противника была настолько сильной, что наши летчицы с полным основанием говорили: «Севастополь — это Керчь в квадрате». Ничего подобного ни до, ни после Севастополя я не видела. И только приходится удивляться, как наш полк в этот период не понес ни одной потери. Очевидно, «Голубая линия» и Керчь научили нас многому.

МЫ НА ФРОНТЕ РАБОТАЛИ

Из воспоминаний  профессора  Веры Селунской:

…Помню Полину Гельман студенткой истфака, увлеченной историей, дружелюбной, искренней, открытой и предельно скромной. Подумать только: ее друзья долго не знали, что она, будучи школьницей, окончила курсы планеристов в местном аэроклубе и еще в 1937 году совершила первый парашютный прыжок с самолета.

В мае 1942 года Полина Гельман в составе полка ночных бомбардировщиков, который вскоре был преобразован в 46-й Гвардейский, была уже на фронте, начав полный героических подвигов путь от Моздока до Берлина. В своих записках и рассказах Полина ограничивает себя, «заземляет»: «мы на фронте работали».

Передо мной наградной лист, в котором содержится «Краткое изложение личного боевого подвига Полины Владимировны Гельман», — документ, подписанный 10 мая 1945 года командиром 46-го Гвардейского авиационного полка гвардии подполковником Е.Д.Бершанской и командующим 4-й воздушной армией маршалом авиации К.А.Вершининым. В нем сказано: «Тов. Гельман П.В. на фронте борьбы с немецкими захватчиками находится с мая месяца 1942 года. От рядового стрелка-бомбардира выросла до начальника связи эскадрильи. За период боевых действий произвела лично как штурман самолета 860 боевых вылетов на самолете По-2. Имеет общий налет 1300 часов. Сбросила, уничтожая войска противника, 113 тонн бомб. В результате бомбовых ударов врагу был нанесен большой урон».

Далее начертан ее фронтовой путь: «тов. Гельман П.В. является активным участником обороны Северного Кавказа, разгрома немецких захватчиков на Кубани, Тамани, на Крымском полуострове, в Беларуси, Польше, Восточной Пруссии и собственной территории Германии». «Боевая работа тов. Гельман служит образцом для всего личного состава. Летает исключительно смело, умело маневрируя при попадании в прожектора и в зенитный обстрел противника. Эффективность бомбардировочных ударов высокая».

Полина Гельман продолжала служить в армии до 1957 года. Она окончила Военный институт иностранных языков, овладев в совершенстве испанским. В 1970 году защитила диссертацию, получив ученую степень кандидата экономических наук и звание доцента.

До выхода на пенсию в 1990 году работала на кафедре политэкономии в Институте общественных наук, где читала лекции на испанском языке для слушателей, прибывших из Латинской Америки и Испании.

Из рассказа   Полины  Гельман:

…Мне довелось побывать в Севастополе после войны в дни юбилейных торжеств. Я ходила с боевыми подругами по широкому проспекту с его неповторимым архитектурным обликом, мы удивлялись и радовались, как нас сердечно встречали севастопольцы и моряки-черноморцы. И мне вспоминался Севастополь, увиденный с борта самолета в мае 1944 года, в огне пожарищ, в развалинах.

Теперь, когда телеэкран доносит до Москвы картины Черноморского филиала МГУ, я вспоминаю, как студенткой этого университета уходила на войну. И я радуюсь, что Севастополь достойно пережил годы лихолетья. Желаю севастопольцам и дальше преображать свой замечательный город, сделать его привлекательным и для всех горожан, и для гостей.

Борис Гельман, Лауреат творческого конкурса журналистов Севастополя «КУРС – В РОДНУЮ ГАВАНЬ»

Москва – Севастополь. 1999 — 2019