Что такое традиции? Это человеческая память и верность, способность сохранить самое ценное, что есть в жизни. Сердцевина «флажковских» традиций – профессионализм, умение честно и талантливо делать свое дело. Не случайно до сих пор живут и действуют у нас в редакции, поднимая на щит только самым достойных, три приза – имени Владимира Апошанского, имени Георгия Бутикова, имени Александра Лоскутова.
Сегодня речь о Георгии Афанасьевиче Бутикове. Ветерану флотской печати и лауреату премии имени Г.А. Бутикова – Надежде Викторовне Евстигнеевой посчастливилось работать под руководством этого блестящего военного редактора, мне – учиться у него в самые седые его годы. Очерки написаны в память об этом замечательном журналисте.
Краеугольный камень
В его времени есть много такого, за что современный журналист зацепился бы взглядом скептика. Но это лишь при поверхностном скольжении, без проникновения вглубь. А он, профессионал, всегда учил осмыслению, анализу, неповторимости восприятия содержания и формы.
Именно поэтому военный газетчик и редактор Георгий Бутиков остается для нескольких поколений «флажковцев» не только мощным выразителем идеалов советской партийной печати, но и мастером слова. Слова смелого, честного, крепкого. Как плечо товарища, с которым пойдешь в разведку.
В блокаду краснофлотцев учебного отряда, где еще в 1938 году начал службу крестьянский парень Георгий Бутиков, несколько раз маршем проводили в сторону фронта. И ленинградцы верили, что на оборону города еще и еще раз направляется пополнение военных моряков. Именно моряков! Как нужно было это чувство надежды осажденному Ленинграду! И кто нынче посмеет расценить это иначе?
Говорят, в журналистику людей приводит любопытство. Возможно. Но в истинные профессионалы – лишь умение видеть жизненные факты как бы сразу в трех измерениях: было, есть, будет. Видеть самому и ярко, впечатляюще показывать другим. Это так же необъяснимо, как ощущение зерна в колосе, картины в холсте, мелодии в колебании звуков. Этим качеством человек помечен особо.
Георгий начал службу в «учебке» на Васильевском острове с комбинации четырех кнопок, управляющих по радио катером. Проходил практику в плавсоставе, но был возвращен в отряд как инструктор и младший командир. Уже тогда он «пописывал в газеты», но более в нем ценили способность заражать своим знанием, умением, своей энергией окружающих.
Война и фронт свершились почти одновременно, а в 6-й бригаде морской пехоты Балтфлота, несущей огромные потери в болотах под Урицком, опыт приобретался незамедлительно. И старшина 2 статьи Бутиков, попав со своей группой перехвата под вражеские миномёты, приказал до переноса огня вплотную к окопу не делать из него ни шага (сделавший уже лежал в трех метрах от них с напрочь снесенной головой).
И все же Георгий вывел группу к своим. Ранение, полученное в том рейде, стоило ему трех месяцев госпиталя и перевода в «тыловую», если так можно назвать блокадный Ленинград, школу связи.
Когда через годы мне выпало брать интервью у мастера газетного слова, об обретении нового служебного профиля фронтовой биографии Георгий Афанасьевич говорил не без иронии: «Ну, приглянулся генерал-майору и попал в политруки!». За лукавой фразой – ежедневная работа с сотнями курсантов, политзанятия, которые у него действительно получались интереснее и умнее, нежели у других. Генерал-майор («всего-навсего» начальник политуправления Балтфлота, проверявший школу связи) сначала тоже съязвил: «Во поет, а цифрами аж сыплет!». Но старшину таки произвел в «маленькие полковники», то бишь младшие политруки.
В марте сорок третьего это уже значило лейтенантство и особое доверие – отбыть на передовую замполитом взвода… штрафной роты.
Не ведомо, есть ли какая-то справедливость на войне, но то, что она сводит людей совершенно невероятным образом – это точно. Пройдет два года, и в самый светлый день о Победе сообщит корреспонденту североморского «Краснофлотца» старшему лейтенанту Георгию Бутикову тот самый офицер, Иван Хрусталев, кому суждено было вернуться живым из рейда штрафников. Они сядут рядом, плечом к плечу, и будут пить горькую, поминая всех и каждого, не доживших до 9 мая 1945 года. Верить и не верить, что сами – дожили.
Как хорошо, что я успела позадавать Бутикову все свои вопросы…
– Георгий Афанасьевич, а все-таки как вы попали в военные корреспонденты? Стихи, заметки в стенгазетах, районках?
– Это все было, но окончательное решение принадлежало Ивану Грозному!
«Грозным» именовали начальника ПУ ВМФ генерал-полковника Ивана Васильевича Рогова. Именно он проверял списки кандидатов на военно-политические курсы, что действовали в блокадном Ленинграде. Бутиков после расформирования погибшей роты подал документы на отделение командиров катеров «больших охотников». Но Рогов, глянув в данные об образовании, перевел его и еще нескольких отличников на отделение редакторов. Сражающемуся флоту нужна была своя печать.
…В газете Северного флота «Краснофлотец» молодому корреспонденту «нарезали» часть торпедоносцев, хотя душа тянулась к катерникам. Вот и мотался военный газетчик между аэродромами Ваенги и узкими бухтами губы Долгой. То, что увидел и узнал он тогда, наверняка составило бы целую книгу. Но Бутиков – всегда был газетчиком действующим, а такие редко успевают писать книги.
Павел Галкин, Евгений Францев, Борис Сыромятников… Теперь они вписаны в скрижали авиаторов – Героев Советского Союза. Бутиков же знал их, когда летчики уходили в групповые атаки над морем, летали на «свободную охоту» и выполняли задания, даже если для этого приходилось бросать на цель свой самолет.
Успевал он и к любезным сердцу катерникам. Знал и Василия Быкова, и Бориса Павлова, и Георгия Курбатова, и юнгу Сашу Ковалева, закрывшего собой хлещущий кипятком трубопровод… Статьи, корреспонденции, очерки… При всей своей плодовитости (чтобы не «мелькал» на полосах, его нередко прятали под псевдонимами) Бутиков никогда не писал легко. Он пропускал материал сквозь себя, вынашивал, выстрадывал, и именно от этого бутиковские статьи всегда казались написанными на одном дыхании.
Репортажи с передовой. Бутиков на правах боевого офицера уходил в десантные операции вместе с морской пехотой, выбивая со скалистых побережий фашистов. Затейливые саамские названия Мативуоно, Лиинахамари, Петсамо, потом ставшие символами победы советских войск в Заполярье, спешными карандашными набросками ложились в его блокнот. На глазах спецкора командующий СФ адмирал Арсений Григорьевич Головко вручал орден Красного Знамени в только что отбитом у врага Лиинахамари будущему Герою Советского Союза Ивану Каторжному, который в штурме заменил погибшего комвзвода, захватил четыре пушки, три причала и бетонированную немецкую штаб-квартиру, водрузив над ее крышей победное знамя.
– А как относились воюющие командиры к газетчикам? Не отмахивались, как от назойливой мухи?
– Всякое бывало. Но запомнилось, как однажды, чтобы безопаснее мне было «шататься» из роты в роту, командир определил в провожатые старого сапера с миноискателем. Тот прокладывал путь в заминированной тундре, а я делал заметки о буднях фронтовой полосы.
Однако такой комфорт выпадал нечасто. И от фланга к флангу фронтовой репортер на страх и риск пробирался сам. Так и столкнулся нос к носу с фашистом, направившим ему прямо в лоб автомат. Георгий не поднял рук. Он не хотел, чтобы тело заледенело в этой постыдной позе. Он ждал выстрела, глядя в глаза врагу. И вдруг понял, что столько времени не моргать может только… мертвый.
Эх, сколько невостребованных эпизодов оставалось в записных книжках фронтовых газетчиков! «Смертных», каким полагал себя Георгий Бутиков, и незаурядных, каковыми почитались работающие в «Краснофлотце» бок о бок с ним Николаи Флеров и Юрий Герман, Александр Зонин и Николай Панов, Александр Марьямов и Савва Морозов – отпрыск и полный тезка того самого, крещенного революцией российского заводчика.
С кем встретил Георгий Афанасьевич Победу, уже писалось. Замечу лишь, что к тому часу его грудь была украшена орденами и медалями, а статьи и очерки постоянно присутствовали на страницах флотских и центральных военных газет, что не могло не быть отмечено кадровиками ВМФ. Собкором главного издания военморов «Красный флот» он отпахал еще почти десятилетие, с отличием окончил Военно-политическую академию, горестно пережил хрущевское четвертование Военно-Морского Флота и вновь надеялся на его возрождение.
– После войны пафос боев и побед сменился на газетных полосах учебными буднями. В какой мере была позволена критика?
– Я полагаю, что во все времена степень «позволения» напрямую зависит от профессионализма и смелости самого пишущего.
Он имел право так говорить, ибо не однажды переживал реакцию на нелицеприятную гласность. Один такой материал назывался «Вторая сторона медали». Она рассказывала, как на стрельбах линкора «Архангельск» было сфальсифицировано «стопроцентное попадание». Тринадцать человек экипажа подписали опровержение, отправленное в Москву, а флотское командование просто не могло допустить мысли, что линкоровский командир БЧ-2, которого прочили в флагманские специалисты, способен на подлость.
По всем прикидкам журналиста тогда должны были «съесть». Но ведь он же не выдумал фактов! Он опирался на людей, которым верил. И они не подвели. Трое молодых офицеров, участвовавших в стрельбах, подтвердили ситуацию. О несостоявшемся флагарте Бутиков больше не слышал.
Так начиналась пора матерого газетчика Георгия Бутикова. Человека пишущего и руководящего теми, кто пишет. После академии он – ответственный секретарь флотской газеты в Таллине, потом – ответственный редактор газеты ДКБФ «Страж Балтики» и целое десятилетие – у штурвала «Флага Родины» КЧФ.
Признаюсь: самому Георгию Афанасьевичу служба на Балтике виделась звездным часом. Но у нас, «флажковцев», другие отсчеты. Многие из нас вышли из бутиковской школы, как из гоголевской «Шинели», и до сих пор благодаря этому держат самую высокую планку профессионализма в Севастополе и Крыму. Ученики Георгия Афанасьевича вышли в спецкоры лучших газет страны, в редакторы и секретари, просто в необыкновенно талантливые, самобытные люди. Потому что редакторский штурвал Бутиков держал умно, честно, умело, чутьем неравнодушного человека подмечая каждую искорку таланта, скрытую в самом невзрачном новичке.
Нередко у него выпытывали секреты редакционной кухни, хотя газетчикам они, в общем-то, понятны. Редактор – человек, напрямую вхожий к командующему флотом, его заму по политчасти, в обиходе именовавшемуся «чэвээсом». О Бутикове ходила молва, что он как никто другой умел «дружить» с начальством. Но дружбы «со всеми» не бывает, а командующие меняются не так уж и редко.
– Георгий Афанасьевич, что остается в кулисах таких отношений?
– Военачальники – те же люди, только с большей ответственностью. Самое ли благородное дело судить их спустя годы?
Но из песни слов не выкинешь. И в редакционных преданиях остались многочисленные были, связанные с «горкой», как издавна на ЧФ именовали штаб флота.
С адмиралом Владимиром Афанасьевичем Касатоновым связан, скажем, такой эпизод. Один из офицеров-«флажковцев» ходил с ним на визит то ли в Югославию, то ли в Албанию, но отчетный материал за подписью командующего подготовил отменно. А в те времена библиотекарем в редакции служил старый партиец. Прознал он, что гонорар за материал получает вовсе не тот, кто писал, и отправился к командующему на прием. Там со всей большевистской принципиальностью старик высказал точку зрения на подобную практику «материального стимулирования». Командующий с пониманием отнесся к «критике». Но, как понимаете, могло ли начальство после этого крепко «любить» подведомственную газету?
Непросто складывались отношения и с адмиралом Серафимом Евгеньевичем Чурсиным. Уж больно не уважал он «ходоков» по бытовой линии. Но когда редакционный транспорт вернули с целины вконец разбитым, редактор «Флага Родины» на Военном совете поставил вопрос ребром. Приплюсовал еще и камбузные страдания, ведь типография – производство вредное, людям нужна горячая еда. Слушая доклад капитана 1 ранга, адмирал готовился парировать «гораздо худшим положением других частей». Но его опередил тогдашний секретарь обкома, присутствующий на совещании. Горячий доклад Бутикова ему очень импонировал: «Вот так надо заботиться о подчиненных!». Через пять дней редакции дали новую машину, а вскоре и столовую для рабочих оборудовали.
Не углубляясь далее в редакционную «бытовуху», заключим: как бы ни складывались у ответственного редактора «Флажка» личные или служебные отношения с начальством, черноморская газета слыла одной из сильнейших в армейском и флотском печатном мире. Ее журналисты росли в званиях и профессиональном мастерстве, творчески горели и соревновались, спорили и подпирали друг друга, уходили «на усиление» в другие редакционные экипажи. И ни один офицер не был бесквартирным. Сам редактор не чурался дальних походов и корреспонденции с моря, публицистики, очерков, глобальных аналитических статей, любил слово меткое, образное, веское, потворствовал ему всячески. Ну, а чуя в редакции симптомы творческого застоя, громогласно «разгонял сапоги», что на местном сленге означало бурное повышение боеготовности личного состава «Флажка».
Мне повезло работать под флагами Георгия Афанасьевича в пору его третьей молодости: уйдя в запас, он остался литературным секретарем газеты и учил нас мысли и образности ещё пятнадцать лет!
– Георгий Афанасьевич, а кого бы вы назвали своим главным учителем?
Заслуженный работник культуры Украины, кавалер ордена Отечественной войны I степени, трех орденов Красной Звезды, ордена «Знак Почета», ордена Богдана Хмельницкого III степени, народный депутат, делегат различных всесоюзных съездов и всеармейских конференций капитан 1 ранга в отставке Георгий Афанасьевич Бутиков перевел взгляд на книжные стеллажи, заполняющие стены его комнаты:
– Скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто твой учитель…
На полках – классики мировой и русской литературы. Обязательные по учебным программам и запрещенные по политическим соображениям. Известнейшие и совершенно неизвестные большинству литературные шедевры.
Я наблюдала, как Бутиков перебирает бумаги на своем рабочем столе, готовила вопрос «под занавес»:
– Кто же военный редактор в большей мере? Командир, журналист…
– Редактор – профессионал. И этот его профессионализм базируется на высоком интеллектуальном потенциале. На всесторонних знаниях, от военного дела до общечеловеческих ценностей… Лично я убежден, что редактор флотской газеты должен уметь написать любой материал, выполнить любое задание, которое он дает подчиненному. Это краеугольный камень его авторитета.
Георгий Афанасьевич Бутиков до последнего вздоха шел с «флажковцами» в одном строю. Не сдавая своих позиций, убеждений и идеалов. Во имя укрепления духа, авторитета, боевой мощи ВМФ России. В этом мы равнялись и равняемся на лучших бойцов фронтовой и советской печати.
Наталия Микиртумова
ЧЕСТЬ И ПРАВДА
Есть люди, которые задают масштаб высоты духа. Они – мерило порядочности, человеческого достоинства и чести. В них есть стержень нравственности, который не могут сломить ни сложные жизненные коллизии, ни личные трагедии, ни политические бури. Как бы ни сложилось, они остаются рыцарями своих убеждений.
Таким был и остался в памяти «флажковцев» Георгий Афанасьевич Бутиков, фронтовой репортер и легендарный флотский редактор советских лет, капитан 1 ранга, заслуженный работник культуры УССР.
До своего 90-летия он не дожил совсем немного, продолжая работать даже на грани бытия. И его до сих пор помнят коллеги, помнят читатели. Мне же хочется рассказать о тех человеческих качествах Георгия Афанасьевича, которые создавали творческий дух редакции, позволяющий «Флагу Родины» быть лидером среди флотских газет Советского Союза.
«Волос долог – ум короток»
Не вспомню, в каком точно году (где-то в семидесятых) пришвартовался к Графской пристани французский фрегат. Событие по тем временам невообразимое. «На ушах» стоял и «Флаг Родины»: визиты корреспондентов на иностранный корабль, интервью… Наступил день, когда Георгий Афанасьевич собрал коллектив и объявил: «Будьте готовы к ответному визиту».
«Есть!» – ответили мы и чинно расселись за новенькими столами (старые по случаю посещения редакции высокими гостями были срочно вывезены на свалку), склонили головы над рукописями. В смысле: «Подумаешь, какие-то французы ходят тут, только мешают работать!».
Пышная, ярко сверкавшая орденами, «выпушками и петличками», бело-сине-красными мундирами и головными уборами делегация медленно шествовала по коридору, заглядывая в отделы и задавая вопросы. Переводчик любезно помогал общению двух сторон.
Среди гостей особо выделялся один господин. Причем не только гривой черных вьющихся волос, спускавшихся до самых плеч, но и своей подвижностью. Казалось, что он вездесущ, даже в туалет заглянул!
Бутикова этот «моряк-журналист» насторожил. И вот когда всех пригласили на пресс-конференцию и от гостей посыпались бесконечные, часто весьма каверзные вопросы, Бутиков, воспользовавшись короткой паузой, спросил переводчика: «Скажите, а на французском флоте всем или только избранным разрешено носить такие длинные волосы?». И кивком головы указал на вертлявого француза. Переводчик замялся, а Георгий Афанасьевич, метнув острый, насмешливый взгляд из-под лохматых бровей, вдруг добавил: «У русских пословица есть: волос долог – ум короток».
Что произошло с длинноволосым – передать трудно. Это надо было видеть! Не успел переводчик и рта раскрыть, как тот без всякого перевода покраснел так, будто его ошпарили. После минутного замешательства гости (прощаясь на чисто русском языке!) удалились восвояси.
А среди «флажковцев» надолго осталась память о том, как Бутиков французского шпиона проучил.
«Разгон сапог»
В отделе комсомольской жизни появился новый сотрудник – сельский парнишка, только-только окончивший Львовское военно-политическое училище лейтенант Иван Коваленко. И в журналистике, и во флотской жизни – новичок, однако любознательный ко всему редакционному.
И вот однажды мчится взволнованный Ванечка по коридору и в ажиотаже зовет сотрудников: «Пошли к редактору! Говорят, он сапоги раздавать будет!».
И хотя коллеги почему-то особого восторга не обнаружили, Ваня радостно влетел в начальственный кабинет. А там… Георгий Афанасьевич шумно и бурно (согласно характеру) отчитывал секретариат за неудачно сверстанную полосу, в которой два материала «упирались друг в друга сапогами».
– А вам что, лейтенант? – редактор поднял взгляд на Коваленко.
– Так мне сказали, что вы сапоги раздаете… – пролепетал Ванечка.
Пишут, что даже бесстрашный Наполеон очень опасался попасть в смешное положение и никогда не прощал насмешек. Вспомнил ли это капитан 1 ранга Бутиков или сердцем чувствовал, когда уместно «поддеть» человека, а когда пощадить, но с молодым лейтенантом обошелся мягко.
– Зайдите ко мне попозже, я вам расскажу, что такое в газетной верстке «сапог».
А потом Ванечка узнал, что фраза «Бутиков сапоги разгоняет» означает для «флажковцев» то же, что для летчиков «разбор полетов». И вот что примечательно: каким бы красным и всклокоченным не вылетал из кабинета редактора «виновник торжества», обиженных за «разгон» не было. А если возникала обида, то она быстро испарялась, потому что горячился Георгий Афанасьевич исключительно в интересах дела, подчиненных не унижал, не таил камня за пазухой, даже когда в пылу полемики кто-то перегибал палку.
Помню, как однажды на моих глазах столкнулись два горячих темперамента: Георгия Афанасьевича и еще только начинающего путь в журналистику лейтенанта Ярослава Строки (будущего редактора «Флажка»). Не знаю, из-за чего возникла стычка, но последний посмел выскочить из-за стола и в сердцах закричать на старшего по званию. Завершилась тирада: «Ну, дед, погоди!»
Страшно было смотреть на эту сцену. «Вы должны немедленно извиниться перед Георгием Афанасьевичем!» – пыталась я урезонить разбушевавшегося лейтенанта. Но тот никак не мог успокоиться. И тут, к великой чести Георгия Афанасьевича, он сам вернулся в кабинет и спокойно сказал неразумному, плохо воспитанному юнцу: «Когда-нибудь ты поймешь, что будь на моем месте другой человек, не видать бы тебе службы в редакции, как своих ушей!». Повернулся и закрыл за собой дверь.
Поразмыслив, Строка, конечно же, пошел с повинной. Мир был восстановлен. А вот что передумал за это время вышедший из фронтовиков редактор, хорошо знавший времена, когда человека можно было стереть в пыль, неведомо. Но он показал всем пример мудрости, пример поступка сильного и благородного человека.
Женские штучки
Ежегодно в конце марта в части овровцев отмечается день памяти Героя Советского Союза Ивана Голубца. Мне было поручено написать о диспуте, назначенном накануне знаменательной даты. И срок сдачи материала оказался очень ограничен. В ночь пишешь, утром сдаешь в номер.
Диспут удался и завершился, не глядя на уставной распорядок, к… двадцати двум. Где-то за полночь удалось сесть писать. Но к этому, как говорится, не привыкать. Главный сюрприз заключался в том, что только после окончания комсомольского мероприятия я узнала о том, что в семь утра следующего дня намечены торжественные проводы кораблей на боевую в Средиземное море и присутствовать на митинге будут командующий флотом, ветераны части.
Ежу понятно: без отчета не обойтись. Но где Корабелка (там живу) и где бухта Стрелецкая – тогдашняя база овровцев. Помните песенку фронтовых корреспондентов? «Жив ты или помер, главное, чтоб в номер…».
Почти всю ночь писала, а когда в пять утра выглянула в окно, так и ахнула: город завалил снег! А для Севастополя что первый, что последний снег – транспортная катастрофа.
Узенькими, протоптанными ранними пешеходами тропками отправилась я в сторону Стрелецкой. «Переход через Альпы» продолжался более двух часов, но к концу митинга я все-таки успела и, как провожают в крымскую пургу «пароходы», увидела. Потом корреспондента отдела комсомольской жизни, скорее похожего на снежную бабу, у которой зуб на зуб не попадал, доставили на «газике» в редакцию.
Ровно в десять утра, как и положено, материалы лежали на столе редактора. Какой героиней я себя чувствовала! Просто сияла!
Георгий Афанасьевич поднял голову от полосы, которую вычитывал, попутно делая замечания ответственному секретарю, взглянул на мои творения, заметил число строк. В одном материале – четыреста строк, в другом – двести!
– Это что за женские штучки? Сколько было поручено написать, триста? Куда все это встанет, думаете, полоса резиновая?!
Чтобы не разреветься прямо в кабинете редактора, я пулей вылетела, помчавшись куда-то по коридору. «Женские штучки» градом катились из глаз. В душе стоял рык, адресованный самой себе: «Да чтоб я еще когда-нибудь… Ночь без сна… Пешком по снегу… ». И прочее, прочее. Потом отпросилась у начальника отдела поехать домой отоспаться. А на следующее утро Виктор Григорьевич Печерица (он возглавлял комсомольский отдел), встретил меня словами: «Как жаль, что вчера ушли. Приходил Бутиков, похвалить вас за хорошие материалы и оперативность». Хмурый день вдруг стал солнечным, в душе запели соловьи.
«Посиделки» и не только
И жестко поставить на место, и похвалить так, что за твоей спиной расправятся творческие крылья, Георгий Афанасьевич умел виртуозно. Помогали ему в этом чисто народный, иногда очень едкий, но всегда меткий юмор и широчайшая эрудиция.
Вот, скажем, сидим мы на «летучке», которая проводилась каждый понедельник (присутствие всех журналистов строго обязательно), и слушаем «дежурного критика». Тот анализирует опубликованное во «Флажке» за неделю, что должно перетечь в коллективный обмен мнениями о материалах товарищей. А мнений-то и… нет, потому что далеко не все внимательно читают собственную газету. Дружно молчим. Редактор, некоторое время грозно мечет взгляды на «занятых своими мыслями» и, наконец, взрывается: «Вы думаете, я вас на посиделки пригласил?». И слово «посиделки» с совершенно определенным подтекстом прочно входит в лексикон «флажковцев». Впрочем, как и многие другие словечки «от Бутикова».
Мелочи редакционного быта… О них можно вспоминать бесконечно, хотя, как говаривал все тот же любимый редактор, «газета не резиновая». И все-таки именно они запали в память, потому что создавали особый фон, нравственную окраску жизни коллектива. Из кажущихся мелочей складывалась атмосфера, царящая в редакции. В ней бывало всякое, но занозы даже мелких обид (а именно они нередко перерастают в серьезный надрыв души) Бутиков умудрялся извлекать. Раны заживали. А экипаж газеты и уважал своего командира, и всячески тянулся к нему. Стоило Георгию Афанасьевичу выйти в длинный редакционный коридор, его громогласный голос разносился по этажам, и вокруг шефа сразу возникали «тусовки», разрешались чьи-то вопросы, слышались шутки, смех.
Старейший журналист «Флага Родины» Василий Васильевич Овчинников подметил как-то, что согласно смене редакторов и их личных увлечений менялась мода на оные и у «флажковцев». Все становились то любителями музыки, то шахматистами, то спортсменами. В «золотой век Бутикова» наш досуг разнообразился и волейбольными боями, и коллективными пикниками, и «грибалками». А еще Георгий Афанасьевич всячески содействовал моде на эрудицию. Он сам был очень начитанным человеком, что называется ходячей энциклопедией, и даже в глубокой отставке (прокомандовав и проработав в штате «Флажка» тридцать лет!) не изменил своей привычке работать с литературой. А писал он и публиковался до последнего своего часа, до последнего вздоха.
Что же касается коллективного отдыха на природе, редактор первым показал пример семейственности в лучшем смысле этого слова. Благодаря Бутикову (который ни разу не «забыл» дома свою Маргариту Павловну, веселую, заводную подругу всей жизни, прекрасную певунью, а с ней и супружескую чету сына – Сашу и Валю) мы сплачивались не только профессионально, но и семейно, чадами и домочадцами. Причем – на всю оставшуюся жизнь!
И быть может, эти вышеупомянутые «мелочи» нашего общего редакционного бытия (кроме того огромного вклада, что внес Георгий Бутиков в советскую военную печать) и по сей день держат нас, ветеранов «Флага Родины» на плаву. Держат в стремлении жить, не сгибаясь под грузом лет, в стремлении работать самим и испытывать живой интерес к тому, что пишут молодые.
Девизом фронтового репортера и флотского редактора Георгия Бутикова были два слова: «Честь и правда!». На титульном листе «Флага Родины» значится: «Правда и честь!». Абсолютное тождество, но Бутиков все-таки начинал с чести.
Надежда ЕВСТИГНЕЕВА, член Союза журналистов России