Представитель МИД РФ Мария Захарова — о развитии цифровой дипломатии

19 июля в Москве открылось ежегодное совещание российских послов и постпредов. По данным “Ъ”, в ходе мероприятия (проходящего за закрытыми дверями, за исключением выступления президента Владимира Путина) обсуждалось и информационное сопровождение российской внешней политики. О том, по какому принципу министерства лайкают друг друга в соцсетях, зачем посольство РФ в Лондоне троллит британских коллег и почему МИД не уходит из Telegram, глава департамента информации и печати ведомства Мария Захарова рассказала корреспонденту “Ъ” Елене Черненко.

— Недавно разразился скандал после того, как посольство России в Эстонии предупредило одного из местных блогеров, что, если бы не советские солдаты, он мог бы стать «в лучшем случае абажуром, а в худшем — мылом». Ранее эстонский блогер сравнил нынешнюю Россию с нацистским Рейхом. При этом в посольстве РФ заявили, что их ответ ему — хотя он был опубликован с аккаунта дипмиссии — нельзя считать официальным. Так какой же статус у «цифровой дипломатии»?

— Меня удивляет, когда вокруг отдельных постов или комментариев возникает такая шумиха. Послушайте, в Европе сносят памятники солдатам Красной армии, а ведь многие памятники — это не просто дань истории, это захоронения, так лежат солдаты! Кому-то есть до этого дело кроме Министерства иностранных дел Российской Федерации и наших посольств, РВИО и немногих активистов? Ведь «прогрессивная общественность», «креативный класс» молчат, включая большинство блогеров и гражданских активистов, никакой шумихи вокруг этого нет, а тут вдруг одному комментарию придается такое значение? Почему в соцсетях с таким же рвением не обсуждают вопиющую ситуацию в Йемене, где ежедневно гибнут сотни, если не тысячи мирных граждан, где гуманитарная ситуация просто катастрофична, и речь вообще уже идет о выживании целого народа? Почему журналисты и блогеры не пишут об этом, а тратят свое время на раздувание куда менее важных историй? Обсуждать смешные картинки и отдельные фразы, конечно, куда проще.

— Меня интересует не сам скандал в Эстонии, а то, можно ли считать заявления в аккаунтах отдельных дипломатов или диппредставительств официальной позицией МИДа?

— Я не вникала в детали этой истории. Но в целом логика такова: если этот комментарий был опубликован с официального аккаунта посольства или аккаунта человека, уполномоченного общаться с прессой, то его можно считать официальным. Если дипломат опубликовал что-то на своей личной странице — это не официальный комментарий. Все просто.

— Фраза про «абажур и мыло» была опубликована с официального аккаунта посольства России в Эстонии.

— Не вижу необходимости как-то реагировать на это, тут не было никаких оскорблений или искажений. Куда важнее привлекать внимание к действительно вопиющим вещам, таким как отказ от русского языка в странах Балтии, где на нем говорит немалая часть населения, таким как уже упомянутый мною снос памятников людям, которые отдали свои жизни ради жизни Европы, таким как переписывание нашей общей истории.

А вот напоминать о том, что ещё 75 лет назад в Европе были предприятия, где из человеческой кожи делали абажуры, надо, чтобы больше такого не повторялось.

— Об этом тоже много говорят. Я все же хочу разобраться в таком явлении как цифровая дипломатия. Вот ваши комментарии в соцсетях — они равнозначны заявлениям на брифингах?

— Моя страница в Facebook — это мой личный аккаунт. Да, на нем стоит верификационная галочка, потому что я являюсь публичным лицом, но это моя личная страница. При этом я не могу «разделить себя» на временные отрезки по принципу «с 9 утра до 6 вечера я делаю официальные комментарии», а в 6:15 перестаю быть официальным представителем МИД, потому что это уже внерабочее время. Такое строгое разделение закончилось с наступлением революции в информационной среде и сфере средств массовой коммуникации. Мы, по сути, перестали делить себя и свое время на личное-неличное. Остались, конечно, еще совсем такие очень личные темы, как семья, отпуск, здоровье и т.д. Но и на них общественность уже претендует, просит, а иногда и требует отчета о том, как, где и с кем проводишь личное время.

Очень интересный опыт у меня был в США. Когда я приехала в Нью-Йорк в длительную командировку для работы в постпредстве при ООН, мне нужно было оформить большое количество документов для жизни в этой стране, в том числе и открыть счёт в местном банке. Заполняя анкеты, я дошла до вопроса «являетесь ли вы публичным лицом?». Понимая, что моя работа предполагает публичность, я честно ответила «да». Вместо недели на оформление дебетовой карточки ушло месяца два. Получается, даже при оплате пластиковой картой, например, в продуктовом магазине в выходной день, с точки зрения банка, человек не перестает быть публичной фигурой и ассоциируется с доверием, которое эта структура ему оказала, открыв счёт.

— А были ли случаи, когда начальство критиковало Вас за тот или иной пост? Вас или других дипломатов?

— Были рабочие моменты, мы регулярно проводим «разборы полётов». Попадались пару раз, скажем так, не лучшие материалы, которые были опубликованы в официальных аккаунтах, мы их анализировали в плановом порядке.

— Британские СМИ регулярно обращают внимание на активность в соцсетях российского посольства в Лондоне. По мнению журналистов, российские дипломаты часто занимаются откровенным троллингом в Twitter. Посольство действует по согласованию с Москвой?

— После появления на небосклоне дипломатии таких фигур, как (бывший глава МИД Великобритании — “Ъ”) Борис Джонсон, несерьезно упрекать российское посольство в Лондоне в том, что оно кого-то троллит.

Наши дипломаты лишь реагируют на то, что слышат. Понимаете, не они задали такую тональность нашим отношениям. Мы заинтересованы в выстраивании с Великобританией и британским народом совершенно иных отношений, нежели сейчас. Но этого не хочет Лондон. Нагнетая антироссийскую истерику, британские власти отвлекают внимание граждан от накопившихся проблем и добиваются геополитических целей. Скажем, им нужно было уменьшить количество болельщиков, которые могли бы приехать в Россию, скомпрометировать усилия России в Сирии в контексте химической проблематики, тут же была устроена международная провокация вокруг «дела Скрипалей». В данной ситуации нужно разбирать не твиты посольства, а то, что стало причиной их появления.

— Я все же спрошу про твиты. Агентство Twiplomacy опубликовало исследование, из которого следует, что официальный Facebook аккаунт российского МИДа «залайкал» 97 страниц дипломатических ведомств других стран, но не поставил «лайки» Госдепу США, Белому дому и британскому Форин Офису. Это случайность?

— Нет, мы делаем это на основе взаимности, предлагаем другим министерствам «дружить», если они наше предложение принимают, мы отвечаем. Это вопрос договоренности между пресс-службами.

— То есть с американцами и британцами не договорились?

— В том, что касается Facebook, — не договорились, интереса к взаимодействию с нами в этой социальной сети с их стороны нет. При том, что мы несколько раз пытались их вывести на сотрудничество — лайкали некоторые их сообщения, в основном касающиеся двусторонних визитов. Но в ответ — тишина. Правда, в Twitter мы с Форин Офисом читаем друг друга. Госдеп США, в отличие от их посольства в Москве, и в Твиттере не отвечает нам взаимностью.

Пользуясь возможностью, вновь обращаюсь к американским коллегам: мы открыты к взаимодействию.

— Ну, то есть, подводя итоги разговору о цифровой дипломатии, можно сказать, что она носит гибридный статус и многие правила пишутся на ходу?

— В принципе работа в социальных сетях — сфера договоренностей внутри организации или корпорации, в которой ты работаешь. Как правило, этот вопрос регулируется внутренним регламентом. Когда с нами летают журналисты из пула, я наблюдаю, как они отправляют новостные материалы в редакции, а параллельно делятся в соцсетях своими личными оценками о поездке. Это вопрос договоренности издания с журналистом: позволяет ему работодатель так делать или нет. Я знаю целый ряд СМИ, в которых подобная практика не приветствуется. В других изданиях на это внимания не обращают, но работодатель просит указывать, что это личное мнение человека, не отражающее точку зрения редакции. В третьих местах, наоборот, поощряется упоминание своего издания в соцсетях и раскрутка этого бренда с задействованием своих личных ресурсов.

— А как с этим обстоят дела в МИДе?

— У нас есть внутренние правила работы в социальных сетях, но жесткими я бы их называть не стала. Это рекомендации. Сотрудники Министерства должны лишь уведомлять руководство о том, на каких платформах они ведут аккаунты. При этом, согласно другому внутреннему регламенту, от имени МИДа и по внешним политическим вопросам высказываться может только определенный круг лиц, наделенный этими полномочиями.

— На вашей странице в Facebook регулярно появляется информация, не связанная с внешней политикой: где отдыхали, обедали и так далее. Не опасаетесь публичного осуждения за check-in в фешенебельном месте, как это произошло с пресс-секретарем премьера Дмитрия Медведева Натальей Тимаковой?

— Я не «чекинюсь». А историю с Натальи Тимаковой за ее check-in иначе как глупейшей травлей не назовешь. И это не попытка защитить вышестоящее руководство — оно в этом точно не нуждается. Эта отвратительная история отбросила нарастающую и так необходимую информационную открытость чиновников на много-много лет назад.

— Ну, о нарастающей информационной открытости российских чиновников вряд ли приходится всерьез говорить.

— Вы же знаете мой принцип — начни с себя. Я готова ответить на каждый вопрос. Это мой выбор так жить. Я хочу жить так, как я говорю, и не хочу, чтобы между тем, что я говорю, и моей жизнью были несоответствия. Мне важно, чтобы я в любой момент могла ответить на вопрос, а платили ли вы за это, а вот вы поддерживаете импортозамещение, а сами-то во что одеваетесь, отдыхаете ли вы по средствам и так далее. Для меня это важная история.

— Не пытались убедить Сергея Лаврова завести аккаунт в одной из соцсетей?

— Убедить не пытались. В своё время мы планировали стратегию в социальных сетях для МИД и поняли, что личный аккаунт Сергея Викторовича Лаврова — это невозможно. Ведь если этим заниматься, то это должна быть личная история. Это не должны быть аккаунты, которые за тебя ведут другие люди. А в его случае, с его объемами работы, командировками и многочасовыми переговорами, вести самому просто не получится.

Официальные аккаунты МИД регулярно цитируют министра и публикуют фотографии мероприятий с его участием, отвечают читателям на их вопросы.

— Последний вопрос про Facebook и Twitter: часто под постами официальных аккаунтов МИДа, да и на вашей странице, появляются крайне негативные комментарии, мат. Как решаете, что удалять, а что оставлять?

— МИДовский аккаунт в Facebook модерируется сотрудниками Министерства иностранных дел. Комментарии националистического характера, матерщина и откровенно непристойные вещи коллеги удаляют достаточно оперативно. Мою страницу никто кроме меня не модерирует. Когда есть время, я подчищаю комментарии по тому же самому принципу. Но в целом я либерально отношусь к критическим комментариям и удаляю только совсем уж неприличные посты.

— То есть комментарий с словосочетанием «аннексия Крыма» удалять не будете?

— Нет, а почему я должна это делать? У людей могут быть разные точки зрения. Эту я абсолютно не разделяю и считаю в корне неверной. Но что — теперь газету «Ведомости» запретить за то, что в ней была опубликована статья некоего профессора, пытавшегося доказать, что в случае с Крымом речь шла именно об аннексии? Мы не на Украине живем, где гарантией личной безопасности становится правильный ответ на вопрос националистов «чей Крым?». Я удаляю противозаконные, крайне непристойные комментарии и блокирую пользователей, если понимаю, что это бот или человек, который регулярно публикует оскорбления. В иных случаях, я стараюсь — если есть время — вступать в диалог, объяснять свою точку зрения. Порой людей, даже тех, кто изначально был настроен крайне агрессивно, удается переубедить. В моей практике было немало таких примеров.

— МИДовский канал по-прежнему активен в мессенджере Telegram, заблокированном на территории РФ по решению суда. Почему?

— Я не вижу тут противоречия. Решение суда было о чем?

— О блокировке Telegram.

— Правильно. О блокировке самой платформы, но не каналов. Мы консультировались с Роскомнадзором и получили все необходимые разъяснения на этот счет. На работу в самом Telegram запрет не распространяется.

— То есть госорганы имеют право присутствовать в Telegram, невзирая на то, что сам мессенджер в России запрещен?

— А разве в решении суда сказано что-либо иное?

— Я запуталась.

— Проведу аналогию. Вот решил суд закрыть магазин. Так? Но люди продолжают подходить, и сам магазин при этом тоже работает. В решении суда ведь не сказано, что людям нельзя заходить и покупать там что-то, если магазин не закрыт?

— От госструктур можно было бы ожидать, что они первым делом возьмут под козырек и исполнят решение суда.

— Мы исполняем все решения, просто конкретно это на нас не распространяется. Будут дополнительные решения — мы их, естественно, учтем. Для нас буква закона является определяющей. Именно поэтому мы заранее проконсультировались с Роскомнадзором. Для меня лично корпоративная этика тоже имеет не последнее значение, я командный игрок и люблю играть по правилам. Только не выносите это в заголовок.

— А я только что подумала, что это был бы хороший заголовок. Ну, то есть, о тихом саботаже речь не идет?

— Никакого саботажа с нашей стороны быть не может в принципе. Лично я перестала пользоваться этим мессенджером, просто потому что он стал работать со сбоями. Пользуюсь другим мессенджером. Вести Telegram-канал МИД по тем же причинам стало сложно, поэтому я не исключаю, что мы покинем эту площадку. Уже сейчас нас можно беспроблемно читать в Viber.

В целом же к анонимным Telegram-каналам я отношусь негативно. И свою личную позицию на данный счёт озвучила давно. Не понимаю, как каналы, на которые подписаны сотни тысяч людей, могут быть анонимными. Как это возможно в обществе, которое и так страдает от потока fake news и пытается бороться с использованием информационно-коммуникационных технологий террористами-вербовщиками…

— Но есть ведь анонимные каналы, не распространяющие фейки и не призывающие к джихаду.

— Мне много раз попадалась на глаза откровенная дезинформация, но были и случаи, когда речь шла о фейках нижайшего пошиба, переходящих все грани. Так, например, было, когда в нескольких каналах появились вбросы о причинах смерти (постпреда РФ при ООН — “Ъ”) Виталия Чуркина. Там были вещи просто за гранью добра и зла. И никакого противоядия против этого нет. Оставалось только рассчитывать на порядочность журналистов и надеяться, что они обратятся к нам, прежде чем перепечатывать такое. И я благодарна многим представителям СМИ, которые не испытывают симпатии к Российской внешней политике, но при этом данные вбросы перепроверяли и не публиковали — достойно уважения.

Эта история стала для меня последним аргументом в пользу того, что нельзя поощрять массовое распространение информации: а) анонимно, б) без права на ответ. Это со всех точек зрения подло и опасно.

— Вопрос про изменения в дипломатической лексике. За последнее время мы видели множество примеров того, как дипломаты и другие официальные лица выражаются не просто не дипломатично, а фактически на уличном сленге. Многих удивила фраза «Посмотри на меня, глаза-то не отводи, что ты глаза отводишь», сказанная российским дипломатом в ООН в адрес своего британского коллеги. И из ваших уст периодически звучат достаточно экспрессивные заявления. Это новая норма?

— История мировой дипломатии — кладезь ярких цитат. Что касается упомянутой Вами фразы, сравните: «Глаза-то не отводи» (прозвучавшая из уст зампостпреда РФ при ООН Владимира Сафронкова — “Ъ”) и «Россия должна отойти в сторону и заткнуться» (слова министра обороны Великобритании Гэвина Уильямсона — “Ъ”).

— Вы намекаете на то, что это общий тренд?

— Этот тренд был всегда — почитайте мемуары. Нет, я хочу подчеркнуть, что это неравноценные фразы. В предложении «глаза-то не отводи» сконцентрирован, по сути, крик отчаяния. Один человек призывает другого ответить: что вы делаете, о чем вы говорите, как вам не стыдно, отдаете ли вы себе отчет в том, что вы сейчас натворите? Это фраза понятная любому русскому. Непривычно для зала Совета Безопасности, где лирике и чувствам, как правило, нет места.

А вторая фраза — пример хамства и пренебрежения в отношении целой страны и ее народа.

Первая фраза была обращена к конкретному коллеге за столом переговоров. Да, это выглядело так, как это выглядело. Но вторая фраза была сказана трусливо и подло, потому что человек находился на территории своей страны и говорил это, понимая, что люди, которых он оскорбил, не смогут ему лично ответить.

— Но получается, что классический дипломатический язык как явление можно похоронить?

— Нет, конечно, это не так, язык остался. Просто что-то экстраординарное всегда вызывает повышенное внимание.

Что касается традиционного языка, то каждый день тонны, как говорил Маяковский, словесной руды перерабатываются в традиционном дипломатическом жанре. Мы с утра до ночи публикуем вступительные слова, выступления, заявления на пресс-конференциях, ответы на вопросы и интервью, но это рутина, и на нее с точки зрения языка мало кто обращает внимание. Но одна фраза в другом жанре вызывает колоссальный резонанс. Мне кажется, это как раз и подтверждает, что классический язык существует и остается нормой: если бы его не было, то и эти фразы не выделялись бы так рельефно. Они бы стали рутиной, и никто бы не обращал на них внимания.

Источник: Коммерсант