В МИД РФ заявили о «беспрецедентном» и «жестком» давлении спецслужб США на российские СМИ. При этом прозвучало слово «вербовка» (в отношении журналистов), но в данном случае этот термин нужно понимать шире его первоначального значения. Это не шпионаж в чистом виде, но это расчетливая и опасная игра, последствия которой могут быть весьма тяжелыми.

«Вновь ставим вопрос в данном случае не только перед американскими коллегами, но и перед всем международным сообществом о беспрецедентном давлении на российские СМИ, которое осуществляется со стороны американских спецслужб», – заявила в среду официальный представитель МИД Мария Захарова. По ее словам, речь идет в том числе о вербовке российских журналистов.

В четверг глава МИД России Сергей Лавров и госсекретарь США Рекс Тиллерсон должны обсудить сложившуюся ситуацию на переговорах в Вене. «Для того чтобы этой ситуации не было, завтра соответствующая информация будет представлена американской стороне», – подчеркнула Захарова.

Она упомянула и о конкретном случае, правда, без имен и фамилий. По ее словам, сначала журналисту просто предлагали «сотрудничество», но получили отказ. «Дальше перешли к психологическому давлению, а затем – к прямым угрозам», – подчеркнула представитель МИДа, добавив, что американцы пытались контактировать и с членами семьи журналиста.

Видимо, все это и имелось в виду под понятием «вербовка».

Профессиональный сленг требует пояснений. Тем более если те или иные слова вышли за пределы специального использования и стали достоянием массовой культуры, что искорежило их первоначальный смысл. Это применимо и к термину «вербовка», который теперь трактуют слишком широко, даже если подразумевают под ним что-то сугубо «шпионское».

Слово «вербовка» и глагол «вербовать», как и подавляющее большинство военных терминов, пришли в русский язык через польский и венгерский во времена первых Романовых. Тогда регулярные воинские части создавались по образцу ближайших западных соседей, и офицерский корпус состоял в основном из иностранных наемников.

Изначально по-польски werbowac – это набор солдат в любое войско (от немецкого wehrbung). Примеров таких заимствований множество – от «пехоты» (pechota, «пешком» по-польски) до шеренги (венгерское sereg – «армия») и сабли (szablya производное от венгерского глагола «резать», отсюда и szabо – «портной», очень распространенная венгерско-еврейская фамилия). Со временем эти слова потеряли исходное значение, а многие модифицировались до неузнаваемости.

Забудем пока о том, что в английском понимании слова «вербовка» это подчас просто агитация за поступление в профессиональную армию («вербовочные пункты» в США). В классической версии «вербовка» – это постановка под контроль действий гражданина другого государства, имеющего интерес для разведывательного сообщества. Если разведчик «вербует», он принуждает кого-то к совершению предательства путем переговоров, шантажа или на какой-то другой основе, например идеологической или финансовой.

В теории это должно подразумевать совершение неких действий, подпадающих под статью 276 УК РФ («передача, сбор, похищение и хранение в целях передачи иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну»), в народе известную как «смерть шпионам». Но в современных реалиях все не столь однозначно, как в УК, и большей частью под «смерть шпионам» не попадает. Человеку, не дававшему подписку о неразглашении сведений, при хорошем адвокате тюрьма не грозит.

Другое дело, что значительное количество завербованных не являются «секретоносителями». То есть речь не обязательно идет о вербовке, скажем, конструкторов стратегического оружия (что тоже имеет место, но не в нынешнем случае). Принципиальный момент – наличие очевидного ущерба для государства. Передавая какому-то иностранцу данные, содержащие важные в разведывательном смысле сведения, человек должен понимать, что он делает и какие из этого проистекают последствия.

Домохозяйка из Сочи, позвонившая в 2008-м своим родственникам в Тбилиси, рассказывая о передвижении российских войск, понимала, что она делает и о чем идет речь. То, что она не имела доступа к секретной информации и не подписывала бумаг о неразглашении, в данном случае не важно. Ее действия напрямую наносили ущерб интересам страны путем шпионажа.

Но сбор и передача данных – не единственная форма разведки. Поэтому понятие «вербовка» стало трактоваться в более широком смысле.

В любом случае журналисты – это группа риска. И не только потому, что сбор информации как обычная практика их работы сходна с практикой разведывательной деятельности вплоть до методов (недаром журналистика – классическое прикрытие для работы кадровых разведчиков). Дело еще и в том, что отдельные журналисты обладают многочисленными контактами среди действующих политиков и военных, а порой в силу квалификации и ряда обстоятельств могут даже превосходить своих контрагентов по «общей ценности».

С другой стороны, сейчас журналистика используется не столько для сбора информации, сколько для оказания информационного и эмоционального давления, то есть как элемент «гибридной войны».

Скорее всего, в объяснении Захаровой имелось в виду именно это. Давление оказывалось на сотрудников RT – граждан США не с целью получения от них некой секретной информации, а с целью смены ими точки зрения или гражданской позиции. Термин «вербовка» здесь применим лишь отчасти, поскольку речь шла не о классической шпионской деятельности, а о создании «агентуры влияния», способной изменять общественное мнение и подрывать информационную политику телеканала изнутри.

Такие случаи многочисленны. Даже в рамках все того же RT, который активно нанимает на службу местных журналистов с самыми разными взглядами. Каждый репортаж не отследишь, и сотрудники могут использовать эту площадку для демонстрации собственных идей и идеологии. Это можно считать нормальным в рамках общей системы свободы слова, но ненормально, когда речь идет о позиции канала в целом – и поляризация мнений в основных СМИ США это наглядно демонстрирует. На CNN за шаг влево или вправо просто выставляют за дверь, и ежедневный просмотр этого канала способен превратить человека в фарфоровую собачку.

Под вербовкой можно понимать и давление на журналистов, которые располагают внутренними данными о практике работы того или иного СМИ. Опасность также кроется в их возможной близости к работникам дипломатических структур. В Нью-Йорке российский дипломатический корпус сосредоточен в нескольких крупных зданиях, что заметно облегчает работу ФБР и ЦРУ. То, что на соседних этажах живут, например, сотрудники украинского дипкорпуса, тоже не доставляет радости.

В Москве разведывательная система США давно утратила возможность работать в журналистской среде, за исключением тех СМИ, которые изначально были готовы сотрудничать с «вашингтонским обкомом». Десять-пятнадцать лет назад сотрудники американского посольства открыто шли на контакт с журналистами, реагируя на каждую значимую публикацию, например, военного характера, приглашая на ланчи в «засеченные» рестораны, проясняя позицию и – главное – источники информации. Сейчас эта практика почти ушла за бессмысленностью: политическая ангажированность ряда СМИ не требует эмоциональной подпитки из посольства или из других систем, ассоциированных с разведывательным сообществом. Они так сами думают, без внешней поддержки.

А вот «давление» (тем более с привлечением семьи) – сигнал откровенно тревожный. На практике подобная «вербовка» часто сопряжена с тяжелыми психологическими обстоятельствами для человека, который подвергается обработке. Из этого редко выходят без потерь: раз попав под пресс, можно и не прийти в себя.

Источник: деловая газета «Взгляд»