ЯСЕН ЗАСУРСКИЙ: «НУЖНО ВОСПИТЫВАТЬ ДУМАЮЩУЮ ЖУРНАЛИСТИКУ»

02_12

Имя Ясена Николаевича Засурского неразрывно связано с историей отечественной журналистики. Будучи более полувека руководителем ведущего журфака в стране, заведующим кафедрой зарубежной журналистики и литературы, он воспитал плеяду известных мастеров слова, учёных Московского университета. Профессор, американист, эрудит,  человек, который сохранил открытый взгляд на мир и грустит, что в современной России так и не появились газеты, подобные The Times, встретился с коллективом журнала «МР» для доверительной беседы.

Ясен Николаевич, в одной из историй о своей жизни, которыми вы баловали преподавателей факультета журналистики, вы рассказывали о том, что видели, как везли арестованного Берию…

08_4‒ Да, я шёл в тот день по Большой Никитской, а тут воронок… Впрочем, ещё накануне Берия сам проезжал и смотрел из окон своего автомобиля… Ехал медленно и смотрел на прохожих – на дам, конечно, он всегда так делал. А наш деканат как раз помещался на углу Манежной и Большой Никитской. Мы часто видели его машину.

На ваших глазах разворачивалась история большей части XX века, вы пережили войну, репрессии, перед вашими глазами прошло не одно поколение людей. В связи с этим вопрос немножко по Булгакову: а изменились ли люди, россияне, исчез ли homosovieticus?

‒ Принципиальных различий между современными россиянами и советскими людьми я не вижу. Может быть, мы сегодняшние стали немножко свободнее по сравнению с теми вчерашними. Но свобода – это понятие относительное. Война мобилизует людей. И свобода человека военного времени больше внутренняя, нежели внешняя, свобода на борьбу, на защиту…

А как же самоцензура? Почти каждый советский гражданин понимал, что если он будет критиковать власти…

‒ Мой дед в 39-м году, когда был подписан Пакт Молотова ‒ Риббентропа, очень ругался и говорил: «Вам, большевики, ещё немцы надерут все места!». И был очень расстроен тем, что произошло это событие. Он у меня верующий человек был ‒ в церковь ходил, службы стоял. Для него это очень важно было. Символично, что родился он в 1861-м, в год отмены крепостного права.

04_12 Смелый какой человек был ваш дед!

 ‒ Хороший был человек. Он очень тяжело переживал начало войны и нашу эвакуацию в Барнаул. И представляете, прислал мне туда учебник «История Древнего мира» за 5-й класс. Я был так рад! А потом пришла телеграмма, что дед умер. Всё во мне перевернулось… Я ощутил войну. Знаете, в Москве было несколько больших паник осенью и зимой 1941 года. Вот в декабре во время одной такой паники он и умер. Его похоронили на Ваганьковском кладбище. И когда его хоронили, бомбили Ваганьково…

Когда вы вернулись в Москву после эвакуации?

07_10‒ В 1941-м. На улицах стояли аэростаты, а девочки, симпатичные, молоденькие, держали их и запускали ночью, чтобы они мешали немецким самолётам бомбить Москву. В нашем районе, у зоопарка, стояли зенитки. Как раз там, где была башня со змеями. Я заболел в это время скарлатиной, лежал с температурой, а дом у нас был деревянный и сотрясался каждый раз от выстрелов этих зенитных. Тревоги объявлялись постоянно. И я в случае тревоги должен был вести бабушку в бомбоубежище. В то время я ходил читать книги в детскую библиотеку в Георгиевский сквер. Ну вот как-то я пошёл туда читать Майн Рида «Всадник без головы». Объявили тревогу, а бабушка одна дома. Я бегом туда, схватил бабушку ‒ и в бомбоубежище на Зоологическую улицу. Пересидели. А в это время бомба попала в наше здание Московского университета. Сбило стеклянный купол. У нас на факультете хранится копия картины этой бомбёжки. Факультет тогда не был ещё создан…

Ясен Николаевич, мы заговорили о вашем сердце – факультете журналистики. И, следуя руслу нашей беседы, хочу спросить: а изменились ли преподаватели журфака, студенты, выпускники?

 ‒ Первые преподаватели на факультете были из числа преподавателей истории литературы, зарубежной литературы, философских дисциплин. Поэтому нам приходилось готовить специалистов по журналистике, как говорится, не отходя от станка. Наш факультет был близок к происходившим событиям. К нам приходили учиться молодые ребята, сплошь фронтовики. Преподаватели тоже были в основном мужчины, но из числа журналистов и партийных работников ‒ сотрудников Жданова, идеолога партии. Руководителем тогдашнего отделения журналистики филологического факультета МГУ был человек по фамилии Антропов.

Наши ребята сочинили песню-марш: «…с Тимофеем Ивановичем Антроповым по жизни мы протопаем»… Он стал основателем нашего факультета. К профессии журналиста тогда относились с очень большим уважением. Все знали, что речь идёт о жизни и смерти, жизнь и смерть – всё это было на самом деле очень близко.

Сегодняшние студенты очень разные. Нас спасает большой конкурс. И какого бы качества ни были знания абитуриентов, мы всегда можем выбрать тех, кто сможет хорошо учиться. Вопрос дисциплины тоже крайне важен. Во время и после войны, как вы понимаете, дисциплина была строгая, постоянно шли занятия по спецподготовке. Когда я учился в 7-м классе, нас возили на ипподром ходить на лыжах, в Измайловский парк ‒ там нас учили ползать по-пластунски с винтовкой. Обучали нас фронтовики, и относились мы к обучению трепетно.

Я думаю, было прекрасное поколение тех, кто поступил к нам сразу после войны. Знаете, это было поколение энтузиастов. В журналистику пришло много людей, которые писали стихи…

012_3 А шестидесятники? Разве хрущёвская оттепель не способствовала развитию творчества?

‒ Шестидесятники тоже прекрасные были, конечно. Но я бы всё же выделил тех ребят, что пришли с фронта. Первый курс, который мы приняли, ‒ одни фронтовики! Женщин было мало, из них, пожалуй, выделялась дочь Никиты Сергеевича Хрущёва Рада. Она хорошо училась, стала замечательной журналисткой, возглавила журнал «Наука и жизнь» и проработала там 50 лет. Журнал был очень популярен.

Во время войны трудно было учиться, нужно было думать и о том, как помочь дома. Сама увлечённость учёбой была другая. Я же вот не случайно пошёл сдавать экстерном экзамены за среднюю школу – и сдал! Мотивация в профессии рассматривалась не как потребность, не как важный момент жизни, а воспринималась как часть защиты себя, своей семьи, своего города и своей страны, понимаете? Люди думали о том, что нужно не терять время, а делать всё быстрее.

Современные ребята более расслабленные, я бы так сказал. Они хотят заниматься журналистикой, и среди них есть талантливые… Но нет того энтузиазма, который был у тех…

Огня в глазах?

‒ Да-да, огня в глазах. Во-первых, нужно было суметь получить образование. Во-вторых, новое образование. Наш факультет был новым учебным заведением, и это, конечно, во многом меняло дело.

В первых выпусках факультета журналистики были в основном мужчины, а сегодня его называют «факультетом благородных девиц». Без конца говорят о феминизации профессии журналиста. Как вы считаете, журналистика – это мужская работа?

‒ Я считаю, что это работа хороших людей и работа энтузиастов. Женщины очень хорошо работали в журналистике и во время войны показали себя с лучшей стороны. В принципе, если говорить о склонности к профессии, женщины более склонны к журналистике в силу характера и подхода к жизни, нежели мужчины. У женщин психология лучше приспособлена.

А насколько, по-вашему, изменился подход к профессии в целом?

‒ Он стал ещё более профессиональным, мне кажется.

Думаете? А как же блогеры, они разве не угрожают профессиональной журналистике? Каждый сейчас мнит себя журналистом…

‒ Хорошие блоги очень успешно развивают информационное поле. Что касается профессионализма, здесь важно уметь управляться с технологиями. Несколько дней назад в Испании, в Барселоне, закончился конгресс мобильной прессы. Там были представлены новые мобильники, которые выдают не просто фотографии, а целые круговые панорамы. Видение мира значительно расширяется, вот я о чём. Журналистика становится технически оснащённой отраслью, новейшие достижения электроники, интернета – пожалуйста, всё к ногам журналистов!

06_7Профессия, вы правы, меняется. Она требует больше аналитики. И если мы, россияне, преуспеваем в овладении интернетом и другими прелестями мобильной журналистики, то в сфере глубины анализа мы очень сильно уступаем.

Кому? Стандартам качественной американской журналистики?

‒ Разные газеты есть в Америке. И пресса разная. Телевидение… Вы знаете, всё-таки газеты всё равно имеют большое влияние на жизнь. Журналистика требует усилий, жертв. Профессия сказывается на судьбе многих журналистов. В ходе разных конфликтов гибнет много профессионалов.

Да, к сожалению.

‒ И всё-таки они каждый раз доказывают, что слова на ветер не бросают, и продолжают биться.

А у российской журналистики сегодня есть отличительные черты?

‒ Были, есть и будут. Яркий пример – развитие радио в нашей стране. Наше радио по-прежнему остаётся живым и интересным, его любят и слушают. На радио говорят не заученными фразами, а интонацией, голосом. От радиопередач вы получаете больше эмоций, чем от программ на телевидении. На радио всё тоньше, если так можно выразиться. Телевидение – это коллективное творчество. Нельзя сказать, что есть один телевизионный журналист, и он делает всё. Нет. Он приходит в студию как мастер, ему уже заготовили вопросы, атрибуты, антураж ‒ всё сделали. А радиожурналист работает голосом, один, и он ограничен в средствах выражения. Конечно, королём журналистов был Левитан. Юрий Левитан. То, что он мог выразить голосом, трудно было текстом передать, потому что текст сразу мельчал… Увы, аналитика на радио стала со временем ослабевать. Всё-таки много там сегодня словесной, как говорил Маяковский, ерунды.

Ясен Николаевич, мы сегодня говорим с вами о течении времени, об изменениях, о философии жизни. Вопрос к вам как к американисту со стажем: какие они, сегодняшние американцы? Изменились со времён окончания Второй мировой? Одни говорят, что русские и американцы очень похожи, другие – что мы абсолютно разные и никогда не сможем найти точки соприкосновения…

‒ Американцы находятся в таком же положении, как и мы: они должны активно 03_12отстаивать свои ценности, которые были поставлены под угрозу и во время Второй мировой войны, и после неё, и сейчас. И у американцев, и у нас возникают такие сложности, которые мы должны и можем решить только вместе. Вот, скажем, такая напасть, как ИГИЛ. Мы одни не справимся, и американцы одни не справятся. Даже у варваров не встречались те зверства, которые творят игиловцы! ИГИЛ – страшная угроза, она не мотивирована ни идеями, ни верой, ни религией, ни обычаями. И здесь нам нужно думать о том, как восстановить понимание важности человеческой жизни и человеческого отношения к ней. Это очень серьёзный вопрос, потому что утрата гуманистических начал приведёт к катастрофическим последствиям. ИГИЛ – угроза не эфемерная. Это очень тяжёлая проблема. И у американцев, и у нас нет другого выхода, как вместе предотвратить развитие этой раковой опухоли на теле человечества, которая может погубить всю земную цивилизацию. В холодной войне 2.0, которую часто обсуждают современные политологи, нет победителей. И, если мы хотим уйти вместе с новейшими изобретениями, технологиями, с ядерными бомбами, мы можем это сделать. Можем исчезнуть. Кто об этом думает? Это и есть проявление мыслительной слабости многих наших современников.

Нужно всячески поддерживать взаимопонимание и в том числе взаимопонимание в борьбе с ИГИЛ. Нужно воспитывать и поощрять думающую журналистику, потому что утрачиваются человеческие ценности.

Текст: Нина Сараева

Источник: www.menswork.ru

Запись опубликована в рубрике Авторитетно. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *