— Я с мамой, Сарой Кальминовной, приехал в Севастополь на пороге осени 1944 года, — вспоминает Борис Никодимович. — Отец, Никодим Борисович, после ранения, полученного под Днепропетровском, некоторое время кочевал из госпиталя в госпиталь. После лечения он был направлен на Урал на стройки военных объектов. А в июне 1944 года все стройуправление погрузили в железнодорожный состав и отправили восстанавливать Севастополь. Так семья воссоединилась.
— В то время вам шел десятый год…
— Я учился в начальных классах школы N 8. Она находилась чуть ниже нынешнего памятника Воинам-«афганцам». Это был остов здания с классами в полуподвальной части. До четвертого класса нас вела Мария Алексеевна Хохлачева. Фамилию точно помню. В средней школе N 5 в параллельном классе учился Геннадий Черкашин… В школе ему легко давались точные науки. С аттестатом зрелости он поступил на физико-математический факультет Ленинградского государственного университета. Впоследствии он защитил диссертацию кандидата наук. Только около тридцати лет увлекся литературой.
— В произведениях Геннадия Черкашина вы находите знакомые эпизоды?
— В начале зимы 1945 года в Севастополь пришел американский корабль, по-моему, не один, что было связано с подготовкой Ялтинской конференции. Мы, ребята, играли в футбол, то есть гоняли консервную банку. К нам на горку, чуть выше нынешнего памятника Ленину, поднялись три американских моряка, один из них — с кинокамерой в руках. Оператор пожелал заснять выигрышный, с его точки зрения, кадр. Его коллеги бросили на поле большую плитку шоколада, о котором мы понятия не имели. Может, и подняли бы его, но, увидев нацеленный на нас объектив, затоптали лакомство в землю. Об этом Геннадий Черкашин поведал в своей книге «Вкус медной проволоки». Свидетельствую: история с американской плиткой шоколада не выдумка моего товарища детства. Это было на самом деле.
— Что еще врезалось в память?
— Школьники должны были отработать положенные часы на расчистке развалин. Наш участок был в районе нынешних театра имени А.В. Луначарского и городской Доски почета.
Туда приводили на работу немецких военнопленных. В поисках мыла и чего-то съестного они бродили почти без присмотра. Случай свел меня и моего товарища Диму Котлярова, как потом выяснилось, с Куртом Бауэром. Из попавшей в его руки древесины немец, столяр по профессии, вырезал комплект замечательных шахматных фигур. Но обменять его на продукты не удалось. Людям было не до шахмат. Курт предложил свой товар нам. Немец показал, как ходят фигуры. Очень скоро мы увлеклись этой интересной игрой.
— Вам сопутствовал успех в шахматах?
— В 1951 году, в 15 лет с небольшим, я стал чемпионом Севастополя по шахматам среди взрослых. Через год участвовал в первенстве РСФСР среди юношей, который проводился в Сталинграде.
Запомнились соревнования за кубок Ленинградского гарнизона по шахматам в 1958 году. Тогда команда военно-морского политучилища, в котором я проходил курс обучения, одолела шахматную дружину военно-морской академии. Она была составлена из офицеров высокого ранга, военных ученых. В очном поединке за первой доской турнирная судьба свела меня с капитаном 1 ранга. Запомнилась его фамилия — Баринов, кандидат технических наук. На доске у меня сложилась очень трудная позиция, настолько, что мой визави бросил через столик: «Слушай, курсант, ты же видишь, что партия проиграна». Ответил: «Вижу, но я играю не в личном первенстве, а в командном, значит, надо держаться дальше». «Ну давай, — ответил суровый соперник, — двигай фигуры». Двигали, двигали фигуры, и получилась… ничья. Эти пол-очка на первой доске позволили безусым курсантам взять верх над представителями военно-морской академии. Это была сенсация и, по-моему, единственный раз. Наш начальник курса Герой Советского Союза Кузнецов был вне себя от радости. А начальник училища контр-адмирал Л. Копнов поощрил отличившихся дополнительно пятью сутками к отпуску курсанта. В Ленинграде три моих товарища и я выполнили нормативы кандидата в мастера спорта.
— Не думали о дальнейшей шахматной карьере?
— Я видел свое призвание в журналистике. Но о шахматах никогда не забывал. После 1960 года я, как ни было трудно военному человеку, вырывался в отпуск на все проводившиеся в СССР матчи на первенство мира, чемпионаты СССР. Писал о них и в военных изданиях, и во всесоюзных, чаще всего в московском «64. Шахматное обозрение» и в рижском «Шахс».
— Чем вас удивили шахматные короли?
— Судьба преподнесла мне достаточно встреч с Анатолием Карповым. Впервые попав за порог его московской квартиры, глазами искал присутствие шахматного столика. Но всякий раз натыкался на кластеры — альбомы для почтовых марок. Анатолий Евгеньевич — всемирно известный коллекционер марок. Нашелся и шахматный столик, но неожиданно на кухне — обыкновенный, серийный. А познакомился я с Анатолием Карповым в Севастополе. В 1978 году он вместе со своими тренерами Фурманом, Балашовым и Крыловом по пути в санаторий «Ай-Даниль» заехал к нам специально, чтобы посетить Панораму «Оборона Севастополя». К его приезду я опоздал. Гостей нашел в отдельном зальчике ресторана гостиницы «Украина». Прежде чем согласиться на интервью, Анатолий Евгеньевич справился, умею ли я играть в шахматы.
— Удалось ли сесть за шахматный стол с известными мастерами?
— С Марком Таймановым. Еще в училище он дал сеанс одновременной игры на большом количестве досок. На моей доске позиция гроссмейстера сложилась таким образом, что он был вынужден признать свое поражение. Этому событию была посвящена заметка в «Красной звезде».
* * *
На жизненном пути Борису Гельману далеко не всегда дули в спину попутные ветры. Все чаще в лицо да в лицо. Преодолевать их помогала картинка из того же далекого детства. От наступающих фашистов его, шестилетнего, увозила из Молдавии мама. Враг почти настиг беженцев в кубанской станице Каневской. «Дочка, — обратился к молодой женщине председатель местного колхоза Иван Кантур, — вам надо уходить, и немедленно». И председатель предоставил единственную бывшую в его распоряжении двуколку. Так Сара Кальминовна и ее сынишка спаслись от верной гибели.
Прошло почти четыре десятилетия. В Севастополе в учебном отряде политотдел возглавил капитан 2 ранга Федор Иванович Кантур — богатырь с Кубани. Борис Никодимович рассказал о нем матери. «Пригласи его к нам на чай», — попросила Сара Кальминовна. «Не могу, мама, начальник все-таки», — ответил сын. Но она очень настаивала. Ф.И. Кантур принял приглашение. Все сошлось: и станица, и черты человека, который подарил беженцам второй день рождения. И контр-адмирал услышал: «Федор Иванович, вы так похожи на своего отца. Он спас тогда меня и моего мальчика».
Сегодня этому мальчику — 80! Он знает, кого благодарить за долгие прожитые годы.
Источник: Слава Севастополя