Сегодня – День моряка-подводника. Заполярная седина

Эти города не отмечены на географических картах. Они очень небольшие, эти города, и жмутся к потаённым бухтам, где у причалов стоят атомные подводные лодки.

Вокруг на сотни километров – тундра, замерзшие озера и дикие скалы. Немного поодаль, за горбатым мысом – океан. Северная глухомань. Здесь властвуют никогда не тающие снега, беспросветная тьма, метели и морозы за сорок. По черному небу расходятся волны полярного сияния.

Предназначение не отмеченных на картах городов понятное. Это – военно-морские базы. Базы подводных лодок. На них несут нелегкую воинскую службу необыкновенно мужественные люди – подводники. И живут они вместе со своими женами и детьми в этих самых городах. Хотя городами их назвать трудно. Это, скорее, поселки, небольшие такие поселки, некоторые всего из пяти-шести домов. По понятным причинам, не будем уже их объяснять, места, где расположены такие поселки, не разглашаются.

В 80-х годах автор этих строк работал в одном из таких зашифрованных городков. Чтобы попасть в него, из Мурманска нужно было ехать несколько часов на автобусе. Возле какого-то моста автобус останавливался, входили проверяющие и требовали показать паспорта и командировочные документы. Документы осматривались, а затем, проехав еще около часа, автобус въезжал в, назовем его так, «Город Икс». Пассажиры выходили из автобуса: те, кто имел прописку в «Городе Икс», следовали к себе домой, а такие, как я, командированные – в гостиницу. Позже я узнал, что все гостиницы в северных военных городках имеют одно название – «Полярное сияние».

***

В первую же ночь поспать в гостинице не удалось. Дали мне четырехместный номер, и я проснулся оттого, что кто-то включил электричество. Открываю глаза. Посреди комнаты стоит офицер: «Водку будешь?»

Так я первый раз встретился с подводниками.

Ко мне подселили трех офицеров, они служили на какой-то субмарине, а в «Город Икс» их направили по делам службы.

Мигом соорудился стол, ребята сбегали в ресторан. Сидим, закусываем ананасами и морожеными помидорами. Офицеры по очереди купаются в ванной, я же разговариваю с двумя из них. Неохотно отвечают на мои дилетантские вопросы: «Что, да как на подводной лодке?» По какой-то причине, кажется, по моей инициативе, разговор зашел о пожарах в субмаринах. Офицеры оборвали меня и, оборачиваясь в сторону ванной, где мылся их товарищ, попросили эту тему – тему пожаров, когда тот вернется к столу, – не продолжать. «Почему?» Немного помялись и рассказали: у их товарища (кажется, Николаем звали того, кто находился в ванной) был брат, они оба офицерами служили. Так вот на лодке, где служил брат Николая, что-то загорелось, «коротнуло» в силовом щите, задымили кабеля. Все, кто был в отсеке, «включились» в дыхательные аппараты, а брат Николая был старшим, он, отдавая приказы, снимал аппарат и наглотался дыма. «И что?» «Погиб…»

Помолчали. Налили еще по одной, закурили. Когда Николай вышел из ванной, каждый из нас внимательно осматривал свою сигарету…

***

Чтобы попасть в подводную лодку, нужно пролезть в узкий люк. Я, гражданский специалист, занимаюсь ремонтом сложных приборов, которыми буквально набита субмарина. В ней, в субмарине, тесно, очень тесно, двум человекам в проходах не разойтись. Всюду – переплетение кабелей, нескончаемые ряды металлических шкафов, покрытых стрелочными индикаторами. Выгородки отсеков, узкие дверцы… («Ребята, как вы тут служите?») Вот и каюты – что-то напоминающее купе в пассажирском поезде. Иногда по «громкой связи», по «Каштану» слышится жесткий говор сообщений и указания дежурного по кораблю.

По делам своей работы я увидел и то, что несут подлодки, – торпеды. Лежат они на стеллажах, ждут очереди, когда освободится место в торпедных аппаратах.

Было дело, проходил (вернее, пробегал) и мимо самого главного агрегата лодки. За толстым стеклом – какие-то блестящие трубки и стержни. Быстрее-быстрее, здесь лучше не останавливаться! Это мне, гражданскому специалисту, «лучше не останавливаться», а каково им, подводникам? Им не привыкать рядом с ядерным реактором стоять…

Центральный пост. Сердце подводной лодки. Средоточие командирской воли, откуда разносятся команды по управлению боевым кораблем. Здесь намного просторнее, можно и здесь постоять, и там… «В это кресло не садись – это место командира!»

***

Выбираюсь на свет через рубочный люк. Яркое солнце режет глаза. На сопках, окружающих бухту, – снег блестит, а в небе, невысоко над горизонтом, – тройное солнце, гало. Курим с приятелем, таким же, как и я, гражданским специалистом, обсуждаем сложности ремонта приборов.

В таком, если так можно выразиться, режиме я и провел несколько лет на Крайнем Севере, ремонтируя на подлодках сложную технику. То в «прочном корпусе» я, то за сигаретой на перекуре. Покурил – и быстрее к приборам, ремонтировать их. Время не ждет, субмарине скоро выход в море, в автономку. Ответственная была у меня работа. За «ядерный щит» я тоже отвечал…

В любое время суток меня вызывали на «объекты». Даже если они находились и за тыщу верст от «Города Икс» – на вертолете меня доставляли. Помню, забросили однажды в какую-то совсем уже дикую бухту, где один только ржавый причал и он – «объект». Даже в базу не могла вернуться лодка, ее не сняли с дежурства, а только на несколько часов пригнали к этому причалу.

И всегда я наблюдал за ними – подводниками. Запоминал всё.

***

Вот один из них прямо на посту строгает какие-то досточки. «Для чего?», – спрашиваю. «Дочке, – говорит, – для домика ее хомячка». Понятно, вернется домой и подарит дочери готовое жилье для ее маленького зверька.

Другой робко подходит к моей жене (она вместе со мной на подлодках работала, тоже занималась ремонтом приборов) и дает пачку запечатанных писем. Просит, когда он уйдет в автономку, посылать по одному письму в неделю его жене в Москву. Жена его в положении, вот-вот родит, а он уйдет в плавание и будет знать, что она регулярно получает от него письма. Такая вот любовь у них. Потом, правда, они развелись…

А у другого, Алексеем его звали, жена тоже в Москве, на Центральном телевидении работала. И он каждый вечер, если не на дежурстве, видел ее в телевизоре. Программу «Время» передают, а она глухонемым новости руками пересказывала. Офицеры шутили, приходя на службу: «Лёша, – говорили ему, – как нам твоя Вера вчера всё подробно рассказала…» Потом этого Алексея, когда закончились командировки в «Город Икс», я встретил в Севастополе, на Центральном рынке. Лоб в лоб столкнулись. «Привет» –  «Привет», и больше уже не виделись.

Другой офицер не давал мне покоя своими глубокими познаниями творчества Александра Розенбаума. Чуть ли не каждый вечер приходил ко мне в гостиницу, ставил на стол угощение и пел его, пел бесконечно…

А с Розенбаумом такая история была в «Городе Икс». Приехал однажды этот бард на выступление, отработал программу и вышел в окружении толпы на ступеньки ДОФа. Машина, чтоб везти его в Мурманск, наготове. Прощается Розенбаум со всеми, обнимается с комсоставом. И тут из метели выезжает БТР, и выкатывается из него, прямо под ноги артисту,  десантник. «Александр Яковлевич, – умоляет он, – выступите у нас!» «Где?» «Ну, там, – десантник показывает на сопку, – у нас в части…» (Неподалеку от «Города Икс» располагался батальон десантный войск.) «Ребята, да мне же в Мурманск, на самолет…» Десантник рвет на груди китель, катается по снегу: «Александр Яковлевич, если я вас не привезу, ребята расстреляют меня! А в Мурманск мы вас на «вертушке» доставим». И что? Прыгнул Розенбаум в БТР и умчался к десантникам. Вот как его любили!

***

Службу на подводных лодках подводники несли исправно. Старались. К нам, гражданским специалистам, постоянно приставали, чтобы мы им объясняли «тайны» наших мудреных приборов. Чтобы в автономке, случись что, самим их ремонтировать. Даже мичман один, помню, пусть ему это даже и не нужно, казалось бы, но и он в тетрадке записи делал. Некоторые офицеры иностранные языки учили. Один лейтенант со мной только по-английски и разговаривал.

Времени на отдых у подводников совсем не было. Постоянно – учения, дежурства, проверки, вводные… Всегда они, считай, на корабле. Напряжение сил у них, наверное, адское было. Одного мичмана на моих глазах на веревках вытаскивают из лодки. «Что с ним?», – спрашиваю. «Сердце…», –  отвечают.

На семейные дела у подводников времени катастрофически не хватало. Но, если выдавался день-другой, старались отдохнуть «по полной программе». У каждого экипажа атомохода – свой женсовет. Дамы организовывали всякие праздники, выезды на природу. А у неженатых особым шиком считалось вырваться на сутки в Ленинград самолетом – кофе попить в «Сайгоне» и с девушками познакомиться.

Летом подводники, отправив детей с женами на юг, отдавались отдыху более масштабно. Согласно осознанию износившейся на службе их нервной системы. Понятно, что контроля за ними со стороны их вторых половин в тот момент не было, поэтому некоторые всю ночь, когда солнце совсем не заходит, по гостям ходили. В поисках «у кого что осталось». Иногда такие номера откалывали! В гостинице, где я жил, соседи по номеру купили мотоцикл. Ночью просыпаюсь: грохот, стрельба… А это офицеры на мотоцикле по коридору гоняют.

К риску у подводников отношение философское. Один из них со смехом показывал мне свой билет на пароход «Адмирал Нахимов». В тот злополучный августовский вечер 1986 года он, отпускник, задержался у дамы сердца в Новороссийске и опоздал к отходу «Нахимова». В рубашке родился парень. И тому причина, надо полагать, – любовь.

***

…Эта подводная лодка всегда стояла в стороне – на отдельном причале. Чем-то она была особенной, о ней мало что рассказывали гражданским специалистам. А однажды приезжаем на работу, а нам: «Всё, – говорят, – нет «Комсомольца»…

Рассказывать об этом – сердце рвать пополам.

Похороны. Весь поселок вышел на улицу. На броне бэтээров – гробы. Плачут трубы оркестра. В ДОФе люди тихо проходят мимо погибших. Я задерживаюсь возле того, кто раньше был Женей Науменко (был у меня такой на «Комсомольце» знакомый офицер) – лицо у него всё черное. Замерз в воде, не дождался прихода корабля-спасателя.

Собирают деньги на помощь семьям погибших. В ДОФе, где сдают деньги, к столу подходит мальчик. «Мой папа подводник, – говорит он. – И я тоже хочу сдать», – и высыпает свои накопленные гривенники. Женщины закрывают лица и убегают реветь в стороне…

***

Я в то время сочинял стихи, и после гибели «Комсомолца» одно из них, «Заполярная седина» посвятил капитану 2 ранга Борису Коляде. Дело в том, что он был в последнем плавании на атомоходе «Комсомолец» и остался в живых. Офицер вынес всё: нервное напряжение от гибели подводной лодки, леденящий холод Баренцева моря, смерть товарищей. Мне очень хотелось, чтобы Борис Григорьевич прочитал это стихотворение. Я отпечатал его на машинке и пришел по нужному адресу. Дверь в квартиру закрыта. Соседи сказали, что Коляда опять ушел в автономку.

Заполярная седина

Где-то южный городок в пыли,

поцелуи моря голубого,

а у вас – и не подыщешь слова –

снежная окраина земли.

Что же вы, ребята, в ней нашли?

Так уж испокон заведено:

ненадёжность этой глухомани

лишь таких мужчин к себе поманит,

у кого есть качество одно,

объяснить какое – мудрено.

– Наша жизнь – певучая струна!

Счастье каждый день, по крайней мере.

– Ах, ребята, я бы вам поверил,

если бы не ваши ордена

и из-под пилотки седина…

Владимир Губанов, член Союза журналистов России, г.Севастополь

Запись опубликована в рубрике Авторские колонки, Новости. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *